Иоанна Хмелевская - Кровавая месть

Понятно, что никакого флага водружать он не собирался, поскольку формально объект давным-давно существовал и числился запущенной хозяйственной постройкой. А проводить ремонтные работы никому не запрещается. Вот только простаивать было категорически нельзя.

Впрочем, бригада цеплявших и не простаивала.

— А как бы на этого Шимека посмотреть, — робко поделился с приятелем заветной мечтой Казик. — В смысле познакомиться. Раз говоришь, лучше познакомиться, то познакомиться.

— Валяй! — заорал Мундя и быстро убрался с пути элегантно запакованного унитаза — Замётано, он за показ денег не берёт. Вот только когда, не скажу, а то мы здесь, а они незнамо где.

— А в воскресенье?

— В воскресенье тоже снимают.

— Весь день?

— Когда как.

— Так может, того… Гжеся спросить?

— Я с ним не общаюсь, с паразитом… Цепляй, давай, балку, что стал! Спятить можно, прям не знаю, куда податься. Была бы здесь крыша, здесь бы поселился, а чё — вода есть, свет есть, а хуже той раскладушки ничего нет. С охранником и его двинутой Кисей я уже в контакте.

— Перебирайся ко мне, — предложил Казик. — Не будут же они всю жизнь то кино снимать. Ко мне близко, автобус ходит, старик опять зашился, Люська к бойфренду умотала, а мелкого матери подкинула, потому мать готовит. Не жизнь, а малина! Кушетку перетащим…

Предложение звучало заманчиво, и Мундя согласился. Приятели чуть было не бросили свой честный труд, чтобы немедленно отправиться переселять Мундю, но вовремя опомнились. Прораб был мужик жёсткий и авторитетный, нескольких его крепких слов оказалось вполне достаточно, чтобы владельцы пропащего клада взялись за ум.

— Пару шмоток я бы захватил… — принялся размышлять Мундя. — Кроссовки там…

Казик был на всё согласен:

— Давай, прям сегодня к тебе и заскочим, ближе к вечеру, я помогу. А вдруг и Шимека застанем?

— Если вернутся, почему нет?

Режиссёр многосерийного кошмара с неизвестным названием очень дорожил двумя отлично подобранными статистами с подходящими жуткими физиономиями. Оба в герои-любовники не лезли, торчали на площадке, когда надо и не надо, и без малейших протестов получали гонорары меньше некуда. О таких дешёвых и беспроблемных статистах можно было только мечтать.

Поэтому режиссёр терпеливо сносил малочленораздельные вопросы Шимека, которые тот время от времени задавал — о его коллеге, ну, том самом, что года два назад аккурат в тех местах, где сейчас снимали, искал места под натурные съёмки. Звали его как-то… Овражек вроде бы…

Никакого Овражка режиссёр знать не знал, а вот о местах под натуру вспомнил, поскольку ими очень даже воспользовались. Материал был в наличии, продюсер, учитывая уже понесённые расходы, потребовал экономить, снимать именно там и больше ничего не искать. Время года и погода вполне подходили. Овражек, правда, звался Окопчиком, и его мнения никто не спрашивал, поскольку нанят он был на натуру в качестве фотографа, оператора, ассистента сценариста или чего-то в этом роде, а свои авторские права запродал телестудии на всю оставшуюся жизнь.

Реквизиторша нашла Шимеку его адрес и номер мобильника, признавшись сослуживцам, что готова найти тому Янтарную комнату и Святой Грааль в придачу, лишь бы он перестал совать свою морду в самый неожиданный момент туда, где она находится. Вроде и привыкла уже, не взвизгивает и в обморок не падает, а всё одно неприятно. Пусть получит и отцепится.

Несмотря на столь доброжелательное отношение в трудовом коллективе, Шимек счастливым не казался.

Зато мечтавшему увидеть его Казику повезло. Они как раз упаковывали скромный скарб Мунди, когда обе восходящие телезвезды вернулись со съёмок. Уже с лестничной клетки донеслось мнение Шимека. Правда, даже в самых жёстких публикациях его высказывание пришлось бы заменять многоточием или вообще изымать:

— Падла грёбаная. Не понравилось ему, дураку. Педераст… (скажем: негативно воспринимаемый мужской частью общества; с женской возникли бы проблемы).

Казик и Мундя с интересом повернулись к входящим.

— И чё? — полюбопытствовал Мундя.

Казик молчал, только смотрел во все глаза. И не разочаровался.

— А вам какого тут надо? — нелюбезно ответил Гжесь.

— А чё? — ощетинился Мундя. — Живу я здесь, нет?

— Многовато тебя…

Казик по натуре был оптимистом, опять же именно в этот день в нём нежданно-негаданно прорезались дипломатические способности, совершенно непонятно откуда взявшиеся. Он пришёл с большой сумкой, ещё нетронутой, и повёл себя на удивление по-светски.

— К себе на хазу его забираю, пока у нас пусто, — вежливо объявил он и потянулся за сумкой. — Я тут подумал, чтоб того…

Неторопливо и даже торжественно Казик принялся извлекать из сумки вспомогательные продукты. Прямо сказать, изысканные. Пиво, паштет развесной, такую же ветчину, шматок сыра и всего-навсего пол-литра. А в придачу копчёного лосося в сеточке. Лосось окончательно всех добил, одно слово — Версаль.

— Это как понимать? С какой радости?

— Да ни с какой. Просто так, за знакомство.

— За знакомство — это когда въезжают, а не съезжают, — произнёс с подозрением Шимек, оторванный от своих впечатлений.

После секундного колебания Казик достал другую пол-литру:

— А оно так и получится: два в одном.

Честно говоря, звёзды малого экрана и без того уже возвращались после «двух в одном» — позднего обеда, перешедшего в ранний ужин, но выставленная на стол снедь выглядела очень соблазнительно. Гжесь перестал наезжать, общество брата он в гробу видал и, собственно, рад был, что тот временно выметается. А Казик правильно подлизывался, с понятием пацан, не абы с кем дело имеет, а потому можно и принять угощение.

Что и было сделано. В процессе же стали понятны причины дурного настроения Шимека.

— Дерьмо притырошное, — сердито бухтел он. — В Краков его понесло, мобилу у него увели, да любой козёл мобилу устережёт, а этот тормоз не может, бортанула его, а что ещё с таким говнюком должна была сделать, плевать на него ментам, невиновный он, вишь ли, невиновный, щас, лох он сраный, только я его, где хошь достану и с живого не слезу…

Прерываемое застольем высказывание показалось участникам не слишком понятным. Шимека прижали, и за второй пол-литрой выяснилось, что «дерьмом притырошным» является тот самый оператор-фотограф Окопчик, который искал натуру для телевидения и карьеру решил продолжать тоже на телевидении, только краковском, где оказался абсолютно недоступен. Посеяв мобильник, приобрёл, разумеется, новый, но варшавскому телевидению он вместе с новым номером был до лампочки. Как и полиции, поскольку полиция занимается виновными, а не наоборот, и таковых, как это ни странно, в стране большинство. А Шимек из-за всей этой байды потерял единственную в мире, но уж он её отыщет или разнесёт всё к чертям.