Наталья Александрова - Блондин на коротком поводке

Шурик вытащил меня из душа.

— Смотри, что показывают!

Завернувшись в полотенце, я понеслась вниз, к телевизору, оставляя на лестнице следы босых ног. Однако на экране мелькали уже последние кадры. Какая-то женщина сидела на полу в большом неуютном помещении, в котором я узнала аэропорт Пулково. В женщине было что-то удивительно знакомое, я перевела вопросительный взгляд на Шурика.

— Да это же Наталья Ивановна!

— Ой! — пискнула я, и тут камера переместилась, я увидела женскую фигуру, лежащую на полу.

Наталья Ивановна пыталась поднять тело, вид у нее был совершенно невменяемый.

— Ничего себе! Да ведь это же Женя! Ее прикончили! Интересно, кто? — Я с опаской оглянулась на двоих охранников, которые пялились на меня из угла холла.

В пылу разговора я не заметила, как полотенце развязалось и грозило упасть на пол, а под ним у меня ничего не было, кроме себя самой.

Шурик схватил меня за полотенце и погнал наверх.

— И все-таки, как ты думаешь, — удивлялась я на ходу, — кто же это ее убил? Неужели Руденко?

— Да помолчи ты! — не выдержал Шурик. — Я уже не рад, что тебя из душа вытащил!

— А что это ты такой нервный? — удивилась я. — Тебе что, ее жалко? Мне так не очень…

— Мне не ее, а нас жалко, потому что история закончилось, и что теперь с нами будет? И я просто удивляюсь твоему спокойствию!

Я была спокойна, потому что уже сделала все, что могла. И теперь оставалось только ждать. Спокойно ждать вердикта Руденко. А все мелкие вопросы решит за меня Шурик, так о чем, спрашивается, мне беспокоиться?

Что с нами будет, мы узнали очень скоро, потому что в тот же вечер, буквально через полчаса, у меня и волосы высохнуть не успели, старший охранник поговорил о чем-то по телефону, и нам велели собираться.

В этот раз Михаил Николаевич Руденко принял нас в офисе. Выглядел он вполне довольным и добродушным, но это его добродушие не могло обмануть и пятилетнего ребенка.

— Ну, — сказал Руденко, и глаза его весело заблестели, — с моими проблемами полный порядок, теперь могу решить ваши.

— Да нам, в общем-то, ничего не нужно, — вежливо, но твердо ответил Шурик и положил руку мне на плечо.

— Нет, постой! — всполошилась я. — Я же не могу появиться в собственной квартире! Могу я надеяться, что люди полковника Захарова меня больше не потревожат?

— Можете, — великодушно ответил Руденко. — Заверяю вас, что ни сам полковник, ни его люди больше и не вспомнят о вашем существовании. Что еще? Тебя Гусаровы обидели? К ним претензии имеешь?

— Откуда вы знаете? — спросила я, но Шурик ткнул меня кулаком в бок.

Тогда я вспомнила, что кричал Леониду Ильичу Руденко в то самое первое утро после кражи — дескать, он так устроит, что Гусаров будет по вагонам милостыню просить, а его жена — бутылки на помойке собирать. Представив себе Викторию Федоровну роющейся в мусорном баке, я не выдержала и тихонько хихикнула.

— Претензии я к ним, конечно, имею, — начала я, — но, знаете, ну их всех к черту, лишь бы они меня не трогали!

— Что еще? — спросил Руденко.

— Да ничего. — Я пожала плечами. — Все в порядке…

— Стало быть, ничего не нужно? — Он глядел хитро. — Совсем ничего?

Мы с Шуриком дружно кивнули головами и ответили хором:

— У нас все есть. А чего нет, мы сами заработаем.

— Ну, сами так сами… — протянул Руденко, — тогда больше вас не задерживаю.

От двери я послала ему воздушный поцелуй.

В семействе Гусаровых царило уныние. Уже прошел месяц с тех самых пор, как история с кражей в доме Руденко благополучно разрешилась. То есть Гусаровы узнали об этом из средств массовой информации, которые сообщили, что, по полученным непроверенным данным, фактическим владельцем акционерного общества «Светлоярский порт» стал Михаил Николаевич Руденко. Леонид Ильич сопоставил информацию и сообразил, что именно документы по поводу этой сделки находились в украденной папке. Но, судя по всему, папку вернули, то есть могущественный Руденко бросил все свои силы на ее поиски, и они увенчались успехом.

Руденко, как всегда, оказался на коне, а для Гусаровых наступило смутное время.

Жена Михаила Руденко, мать Стаса, сразу же после дня неудавшейся свадьбы сына уехала за границу, где она предпочитала жить — в зависимости от времени года либо каталась на лыжах на высокогорных курортах Швейцарии и Австрии, либо загорала на Лазурном берегу или в Биаррице. На этот раз она прихватила с собой и сына, который уехал, не простившись не только с бывшей невестой, но и с многочисленными приятелями. Никакого объяснения между несостоявшимися родственниками не было. Не дождались Гусаровы и никаких извинений от старшего Руденко за те несправедливые слова, которые он наговорил в запале наутро после кражи, а также за то, что он заподозрил в этом их дочь.

Руденко распорядился уладить все вопросы с организацией свадебных торжеств, выплатил все неустойки, таким образом пригасив волну возмущения. Вероятнее всего, он даже переплатил денег, с тем условием, чтобы было как можно меньше разговоров и упоминаний о несостоявшемся бракосочетании и о причинах разлада.

Обслуживающий персонал таким образом был полностью удовлетворен и помалкивал, но приглашенные гости недоумевали и терялись в догадках, потому что перед ними никто не удосужился извиниться. Поползли самые неправдоподобные слухи и сплетни, разумеется, особенно изощрялись дамы, причем дамы, не приглашенные на свадьбу по причине недостаточно высокого положения их мужей.

Мадам Руденко со Стасом уехала, а к самому Михаилу Николаевичу, разумеется, никто не осмелился подступиться с бестактными расспросами. Звонили Гусаровым, но Виктория Федоровна не обладала необходимым тактом и силой воли, была недостаточна умна, чтобы найти достойный ответ. Расспросы знакомых надолго выбивали ее из колеи, потому что не нужно было обладать какой-то сверхчувствительностью, чтобы услышать в них только злорадство. Разумеется, она сама этому способствовала, когда в свое время так чванилась предстоящей свадьбой.

Дочь запиралась к своей комнате, отказывалась разговаривать по телефону, муж сутками пропадал в своей фирме и все больше мрачнел, Виктория же после каждого звонка начинала задыхаться и искать свой ингалятор. Здоровье ее в последнее время ухудшилось, ведь существует мнение, что астма — исключительно нервная болезнь.

И Виктория велела горничной отвечать всем звонившим, что Гусаровых нет дома.

Но, как гласит народная пословица, «что можно царю, то нельзя поросенку». То, что от великого и ужасного Руденко было воспринято как должное, никоим образом не простилось Гусаровым. Общественное мнение мигом настроилось против них, и среди знакомых поползли вовсе уж несуразные и даже совершенно свинские слухи.