Наталья Александрова - Блондин на коротком поводке

Говорили, например, что свадьба расстроилась оттого, что жених застал невесту накануне свадьбы в постели со своим собственным шофером. Или с сантехником, на это особенно напирала вездесущая Семирамида Савельевна Полуэктова.

Говорили, что Гусаровых ограбила собственная горничная, которая была незаконнорожденной дочерью Виктории Федоровны, ее взяли в дом из милости, а она «отблагодарила» своих благодетелей — подогнала к дому грузовик и вынесла все драгоценности, столовые приборы, антиквариат, бытовую технику, носильные вещи и даже мебель, так что теперь Гусаровым не во что одеваться, не на чем спать и сидеть.

Говорили, что невеста совершенно неожиданно сменила сексуальную ориентацию и сбежала в Латинскую Америку с той самой незаконнорожденной горничной.

Говорили, что эта же невеста за три дня до свадьбы подхватила вирус то ли атипичной пневмонии, то ли коровьего бешенства, то ли венесуэльского энцефалита, что у нее очень запущенный случай, и сделать уже ничего нельзя, и что жениха срочно повезли в самую дорогую клинику в Швейцарии, поскольку у него-то надежда есть.

Говорили даже, что Леонида Ильича похитила какая-то изуверская сибирская секта и ему теперь поклоняются тунгусы и нанайцы в уединенном скиту под Минусинском, поскольку его объявили новым воплощением Леонида Ильича Брежнева.

Словом, говорили много всякой ерунды, но по прошествии месяца всем надоело сплетничать, тем более что появилось множество новых тем.

Дарья Гусарова очень похудела и подурнела, в последнее время она безвылазно сидела дома, не ходила ни в фитнес-центр, ни по магазинам. Вечерами она тоже никуда не выбиралась, так как боялась расспросов и насмешек. Она проводила дни, валяясь на диване в своей комнате, слушая музыку либо же бездумно пялясь в экран телевизора.

Как-то вечером все семейство сидело за ужином, даже дед Илья Андреевич вышел из своей комнаты, что делал в последнее время крайне редко. Он молча пил чай, стараясь не встречаться глазами с родственниками.

Дашка лениво ковырялась в тарелке, прихлебывая красное вино из бокала, не тронула ничего из еды и резко приказала горничной Нине:

— Уберите!

Леонид Ильич быстро ел, поглядывая исподлобья на дочь, отметил про себя ее нервность, синие круги под глазами, ее худобу и несвежий цвет лица. Кожа Даши от недостатка воздуха стала какого-то серого цвета, он знал, что дочь много курит, и второй бокал вина был явно лишний.

— Ты бы привела себя в порядок, — тихо сказал он Дашке, — смотреть противно.

— Что? — изумилась та, и на миг глаза ее засияли прежним синим блеском.

— Есть нужно как следует, витамины принимать, в бассейны там ходить разные, в салон красоты… — вкрадчиво заговорил отец, — тогда и внешность будет приличная, и настроение совсем другое.

— Зачем? — тихо спросила Дашка. — Зачем мне красота? Кому она нужна, папа? Чем она помогла мне в жизни? Как только у них случилось несчастье, старший Руденко тут же заподозрил в нем меня, а Стас в это поверил, даже не поговорив со мной! И это человек, за которого я собиралась замуж! За три дня до свадьбы! И потом, когда выяснилось, что мы ни в чем не виноваты, про нас просто забыли! Я никому не нужна, папа! Меня выбросили за ненадобностью, как ненужную вещь! Как старую тряпку!

— Ну-ну, — успокаивающе произнес Леонид Ильич, — не нужно об этом думать. В жизни случается всякое, на то она и жизнь, не может быть бесконечного праздника.

— У меня была куча друзей и подруг, и что же? Как только они узнали про мое несчастье, всех в ту же минуту как ветром сдуло! То есть, конечно, они жаждут пообщаться только для того, чтобы еще раз посмеяться надо мной! «Это та, которую бросил Стас Руденко накануне свадьбы!» — крикнула Дашка звенящим от слез голосом и отодвинула бокал, который опрокинулся, и остатки вина пролились на скатерть.

— Но, дорогая, нельзя же сидеть все время в четырех стенах, — засуетилась Виктория Федоровна, — папа прав, тебе нужно встряхнуться. Займись своей внешностью, это нельзя запускать, а то потом не нагонишь. А если не хочешь встречаться с ребятами из своего круга, у тебя же была компания… ну этих, из школы…

— Из школы? — Голос дочери звенел, как последняя струна в скрипке Паганини, перед тем как лопнуть. — Ты говоришь о моих школьных друзьях? Бывших друзьях?

Она так нажала на слово «бывших», что даже до Виктории Федоровны кое-что дошло. Она тяжело вздохнула и осторожно отодвинула пустую тарелку. Несмотря на ужасное нервно-болезненное состояние и крах всех надежд, связанных с несостоявшейся свадьбой, аппетит у Виктории Федоровны был отменный.

— Неужели ты думаешь, мама, — продолжала Дашка, выскочив из-за стола, — неужели ты можешь предположить, что после того, что мы сделали с Катей, кто-то из той компании будет со мной дружить? Да никто из них и слова-то мне при встрече не скажет!

— А вот интересно, — неожиданно для всех произнес Илья Андреевич, — интересно, что случилось с Катей? Ведь твой полковник Захаров, — повернулся он к сыну, — твой важный и секретный полковник утверждал, что это она украла документы, ее там видел охранник и все такое… Как он теперь объясняет все случившееся?

— Никак он ничего не объясняет, — с досадой ответил Леонид Ильич. — Он уехал в длительную командировку, возможно, его вообще отсюда переведут в другое место…

Он не стал рассказывать домашним, что имел с полковником разговор незадолго до его отъезда и в разговоре этом взбешенный и страшно напуганный Захаров прошипел ему, чтобы он и думать забыл об их сотрудничестве и чтобы фамилию полковника он, Гусаров, поскорее позабыл. В противном случае, говорил Захаров, у него еще остались кое-какие возможности для того, чтобы устроить Гусарову и его драгоценной семейке веселую жизнь.

— Что случилось с Катей? — повторил свой вопрос Илья Андреевич.

— Ничего с ней не случилось, — ответила внучка, — живет у себя дома, все у нее в порядке…

— Откуда ты знаешь? — Дед смотрел строго.

— Я звонила ей, — ответила Дашка едва слышно и отвела глаза, — я позвонила, услышала ее голос и повесила трубку. Что я могу ей сказать? — задала она горький вопрос, не требующий ответа.

— Действительно, — согласился дед, встал со своего места, причем было заметно, что дается ему это с трудом, и быстро вышел из комнаты, сильнее обычного опираясь на палку с серебряным набалдашником.

— Ну, дорогая, — заворковала Виктория Федоровна, — девочка моя, из-за этого-то как раз не стоит волноваться. Можно позвонить Катюше, поговорить о том о сем, извиниться в конце концов, чего не бывает между подругами? Ну, мы все были расстроены, наговорили в сердцах всякого, зачем же так серьезно все воспринимать? Ведь вы друг друга с детства знаете, мы ее вот такой в доме принимали… — она показала, какой.