Наталья Александрова - Блондин на коротком поводке

И поскольку Дашка молча смотрела на нее, застыв посреди комнаты, Виктория продолжала гораздо увереннее:

— Залучить снова ее к нам в гости, подарок какой-нибудь ценный сделать — брошечку там или колечко… я подберу из своего, что попроще… вот и все дела! А там и ребята…

— Мама, — заговорила Дашка не своим, низким скрипучим голосом, — мама, ты что — дура? Ты действительно всерьез считаешь, что после того, как человека унизили, оскорбили, назвали воровкой, завистливой попрошайкой и приживалкой, можно как ни в чем не бывало пригласить его в гости? Ты действительно думаешь, что после того, как отец ударил Катьку, грозился ее убить, а мы выгнали ее из дому, она прибежит к нам по первому зову и примет от тебя в подарок дурацкую брошку?

Виктория Федоровна выпучила глаза, повела рыхлыми плечами и прижала руки в груди.

— Если ты так думаешь, а не притворяешься, мама, это значит, что ты полная, законченная кретинка! — выкрикнула Дашка, потом отвернулась, схватила сигареты, лежавшие на столике, и жадно закурила.

— Ты как разговариваешь с матерью? — взвизгнула Виктория, задышала, бурно вздымая впечатляющую грудь, да так и осталась с раскрытым ртом и выпученными глазами.

В глубине души Леонид Ильич был полностью согласен со своей дочерью, но сейчас его не слишком волновали ее переживания. Его не волновало даже здоровье Виктории — он привык к ее болезням, и какой-то врач по секрету сообщил ему, что от астмы не умирают.

В данный момент Леонида Ильича по-настоящему волновал только один вопрос — его бизнес. Дела его в последнее время шли из рук вон плохо, сорвалось несколько важных сделок. Еще немного, и за ним закрепится слава неудачника, и знакомые станут шарахаться при встрече. Неудачная свадьба дочери, конфликт с Руденко сослужили ему очень плохую службу, здорово подпортив деловую репутацию. Следовало срочно спасать состояние, промедление в таком вопросе смерти подобно.

— Ты как смеешь матери такое говорить? — закричала Виктория Федоровна, опомнившись и окончательно придя в себя. — Да я всю жизнь… только для тебя… унижалась, гобеленовый гарнитур Морозовой отдала, чтобы к Фигуриной без очереди влезть…

— Хватит! — заорал глава семьи таким голосом, что дрогнули и зазвенели хрустальные подвески на люстре, а горничная Нина, которая заглядывала в дверь, чтобы определить, когда можно убирать посуду и нести кофе, от неожиданности захлопнула эту самую дверь так резко, что даже прищемила себе палец.

— Заткнитесь обе! — чуть спокойнее продолжал Леонид, с неожиданным удовлетворением убедившийся, что жена и дочь с испугом смотрят на него. — Молчите и слушайте, что я скажу. Ты, — он повернулся к дочери, — немедленно займись своей внешностью. Салон там, парикмахерская, массажисты-визажисты — все как положено! Чтобы глазки блестели, щечки розовели, смех колокольчиком! Курить бросай совсем, с чего это ты вдруг за сигареты взялась? От этого голос хриплый и цвет лица портится…

— Правильно! — подхватила Виктория Федоровна. — Я ей то же самое говорила!

— А вот этого, — угрожающе протянул Леонид Ильич, заметив, что Дашка наливает себе вина в чистый бокал, — этого чтобы я вообще больше не видел. Переходите на минеральную воду! Ишь чего выдумала — вино бокалами хлестать! Мне алкоголичка в доме не нужна!

— Ну что ты, Ленчик… — испуганно пробормотала Виктория Федоровна.

— Молчать! — он грохнул кулаком по столу так, что подпрыгнули тарелки. — Теперь вообще будете молчать и делать только то, что я скажу. Значит, чтобы завтра была в полной боевой готовности, — обратился он к дочери, — и ты, Виктория, тоже про свои болезни на время позабудь…

— Зачем? — процедила Дашка, раскачиваясь с пятки на носок. — Зачем тебе это нужно?

— Затем, — устало ответил отец и проследил, как под его взглядом дочь поставила нетронутый бокал вина на стол, — затем, что завтра вечером к нам придет один человек. Очень важный человек, мой будущий компаньон. От него многое зависит, почти все. Если удастся заключить с ним деловое соглашение, мы можем выпутаться из сложной и опасной ситуации, в которую я влез из-за твоей неземной любви, — он кивнул дочери, — и твоих неуемных амбиций, дорогая… «Ах, породниться с самим Руденко!» — неожиданно и очень похоже передразнил он жену. — Вот и породнились на свою голову! Так что, Дарья, запомни! Он, Иван Майданный, конечно, другого круга и может в первую минуту поразить, но человек он очень влиятельный и мне на данном этапе просто необходим. Извольте быть с ним ласковы и любезны обе!

Дашка дернула плечом и вышла из комнаты.

— Что ты задумал, Леня? — спросила Виктория Федоровна, ставшая от страха необычайно проницательной.

Муж махнул рукой и налил себе приличную порцию коньяка. Ответа на свой вопрос Виктория Гусарова так и не дождалась.

Нина, новая горничная Гусаровых, тихая и бесцветная как моль, появилась в дверях гостиной и объявила:

— Иван Трофимович Майданный.

Она произнесла это с такой торжественной интонацией, с какой могла бы сказать «его высочество Филипп, герцог Эдинбургский» или даже «его святейшество папа».

Вслед за Ниной в гостиную вошел невысокий подвижный человечек с узким, словно сточенным, лицом, скользкими быстрыми глазами и такими шаткими, развинченными движениями, как будто он весь состоял из пружинок и шарниров. Судя по тому, как профессионально он обежал своими скользкими глазами всех присутствующих и откатился к стене, где и застыл с отсутствующим видом, это был не Иван Трофимович. Это была его забежавшая вперед тень, его личный телохранитель и доверенное лицо. Доверенное лицо отзывалось на странную кличку Куница.

После появления Куницы несколько секунд ничего не происходило. Иван Трофимович Майданный, как хороший актер или политик, держал паузу.

Наконец он появился в дверях.

Даша вздрогнула.

Это был тяжелый человек. Настолько тяжелый, что под ним жалобно заскрипел великолепный, безупречно подогнанный узорный паркет.

Низкий лоб, мощные, как у гориллы, надбровные дуги, густые и жесткие рыжеватые волосы. Маленькие, подозрительные глазки. Красное свирепое лицо. Могучие руки с короткими толстыми пальцами, покрытыми порослью таких же жестких рыжеватых волос. Отлично сшитый дорогой костюм в узкую полоску, белоснежная рубашка и модный галстук только подчеркивали первозданную дикость Майданного.

— Здорово, Леонид, — проговорил вошедший, повернувшись к Гусарову.

Если бы неожиданно заговорил каменный постамент Медного всадника — наверное, он говорил бы именно таким голосом.

— Здравствуй, Иван, — ответил Леонид Ильич, одновременно робея перед страшным гостем и хорохорясь, — зря ты охранника своего взял. Ты ведь здесь, считай, дома.