Елена Логунова - Наследница Шахерезады

– Иди куда подальше, – подтолкнула меня в спину подружка.

– В смысле?!

– В смысле проходи к самой дальней кабинке, я закрою тебя от чужих взглядов собственным телом.

Я не стала спорить, и нашей экспериментальной площадкой стала дальняя кабинка по левой стороне коридора.

Следственный эксперимент ставила я, прикрывала меня Ирка, а ее отгораживала от публики сумка, выдвинутая на стратегическую позицию посреди коридора.

Будучи блекло-зеленой, строгой формы, сумчатая колесница с вытянутой на максимальную длину ручкой имела грозный вид портативной военной техники.

Преступить охраняемые милитаризованной сумкой рубежи никто не рвался.

– У тебя пальцы тоньше, ты и действуй, – распорядилась Ирка, вручив мне прямоугольник обертки – серебристый с одной стороны и кумачовый с другой.

Чтобы порвать его на кусочки, мне пришлось пустить в ход и ногти, и зубы.

Со стороны я, наверное, смотрелась зверски дико. Как Маугли, дорвавшийся до сладкого новогоднего подарка. Благо никто меня не видел, кроме подружки, а ту разнообразием моих ярких образов не удивить, она всякого насмотрелась.

Выкроить подходящий кусочек бумажки удалось только с пятой попытки, Ирка уже заволновалась и стала ворчать, что я плохой экспериментатор, совсем неэкономный, не то что Ньютон, например, которому для совершения величайшего открытия всего одного яблока хватило.

– Мы не открытие, мы закрытие совершаем, – напомнила я, старательно заталкивая красный треугольничек в прорезь замка. – Ну? Что скажешь? Картинка, а?

Ирка наклонилась, внимательно рассмотрела мое рукоделие и поцокала языком:

– М-да, картинка – прям пикча маслом! Если бы я не знала, что это всего лишь имитация, решила бы, что замок действительно нормально закрыт!

– То-то же.

Я сунула непригодившиеся обрывки обертки в карман и подтолкнула подружку в бочок:

– Все, уходим отсюда, лабораторная работа закончена.

Ирка впряглась в свою сумчатую колесницу и послушно пошла к выходу, оставляя за собой прекрасную широкую тропу. И я с большим удобством следовала по ней ровно до тех пор, пока не поняла, что сей торный шлях с большой долей вероятности приведет меня к двери другого туалета – мужского.

– Куда ты?!

Подружка оглянулась, посмотрела на мое недовольное лицо и вздохнула:

– Ах да, ты же отклеила усы. Так не годится. Иди сюда.

– При чем тут мои усы? – заволновалась я, когда Ирка заманила меня в лифт.

– Ты их не выбросила, я надеюсь? – нахмурилась подружка.

– Конечно, не выбросила, я же собираюсь сделать из них накладной хвостик!

– Давай.

Порывшись в сумке, я нашла многофункциональный рыжий локон и неохотно рассталась с ним:

– Вот.

– И лицо давай.

Ирка гораздо сноровистее, чем в первый раз, прилепила мне кавалерийские усы.

– Теперь шапку надень.

Я затолкала волосы под головной убор и спросила:

– А перчаток у тебя не найдется? Не хочу оставить на замке свои отпечатки.

– Перчатки есть, но…

Ирка полезла в сумку, открыла ридикюль, достала из него свои перчатки, и я сразу же поняла, сколько всего таилось за одним коротким «но».

Перчатки были новые, шерстяные, с талантливо вывязанными на них снежинками и оленями. Виртуозная работа спицами выдавала мастера с полувековым как минимум опытом, и я догадалась:

– Бабушка связала?

От бабушкиных перчаток веяло любовью и заботой. В таких перчатках хорошо было бы лепить снежки, держать лыжные палки и без оружия отбиваться от лесных волков, из которых не каждый прокусил бы колючее шерстяное полотно двойной ручной вязки.

Идти на дело, связанное с убийством в сортире, в таких добрых перчатках было как-то неловко.

Моральное неудобство усугублялось тем, что пальцы мои в добрых перчатках «от бабушки» стали похожи на красных волосатых гусениц, ленивых и неповоротливых.

– Такими сардельками я бумажки из замков не вытащу, это же тонкая работа! – сказала я Ирке и стянула бабулины рукавички. – Держи свои перчатки.

– О, я знаю, что тебе нужно!

Подружка снова полезла в свои сумари и заменила неподходящий аксессуар другим.

– Это маникюрный набор, как кстати я его купила! Смотри, тут есть чудесные щипчики для бровей, с их помощью ты вытащишь из замка бумажки и не оставишь на нем свои пальчики!

– Отлично!

Вооружившись полезным инструментом, я вышла из лифта и решительно направилась к мужскому туалету.

Очереди там уже не было.

«А вот интересно, почему в женский туалет очередь всегда длиннее, чем в мужской? – некстати задумался мой внутренний голос. – Как долго в кабинке туалета находится одна среднестатистическая женщина, если писсуаром за это время успевают воспользоваться двое среднестатистических мужчин?»

Гм… Может, мне бросить писать детективы и сочинить задачник по математике?

24 января, 15.39

– Лея, а что дяди-геи делают щипчиками для бровей? – спросил неугомонный мальчик Курт.

– Фу-у-у! – протянула его старшая сестра. – Я даже думать об этом не хочу!

– И тебе, сынок, не стоило бы об этом думать, – сказала мама Курта и Леи, забивая в строку поиска запрос «Нарушение психосексуальной ориентации».

24 января, 15.40

Нездоровое желание поглазеть на писающих мужиков никогда меня не посещало.

Я даже писающих мальчиков заинтересованно рассматривала только дважды в жизни: у знаменитого одноименного фонтана в Брюсселе и в приемном кабинете инфекционной больницы, куда нас с сынишкой доставили по подозрению в заболевании гепатитом, к счастью, не подтвердившемся.

Чтобы не увидеть ничего лишнего, я на подходе к мужской уборной сузила глаза до скромного монгольского прищура и к нужной мне кабинке шла почти вслепую.

Кабинки джентльмены не осаждали.

«В них буквально нет большой нужды», – пошутил мой внутренний голос.

Я перестала жмуриться, прицелилась и деликатно поковыряла в замке хваленым Иркиным пинцетом для бровей.

Как пинцет для замка он тоже оказался недурен, и я не потратила много времени и сил на то, чтобы извлечь из того сектора механизма, который был открыт всем ветрам, взглядам и жуликам, кусочек красной бумаги.

Спрятав этот алый язычок в кулаке, я перешла к кабинке номер два и повторила там свои манипуляции с пинцетом, добыв в итоге еще один обрывок, показавшийся мне копией первого.

А дергать двери я не стала – пусть это судьбоносное открытие совершит кто-нибудь другой!

Из уборной я вышла с победно воздетым пинцетом, в котором флажком трепетал кумачовый лоскуток.

– Достала?!

Ирка ринулась ко мне, как застоявшаяся лошадь. В тылу ее прицепом громыхала сумка на колесиках.

– Вот! – Я протянула подружке свою добычу. – Понюхай!

– Фу!