Илья Фальковский - Подсвечник Чпока

«Ебана в рот!» — только и промелькнуло в голове Сухостоя. Выдохшись, Чпок остановился, поворотил глаза вниз, увидал расплющенную черепуху Сухостоя, и тут же его вытошнило прямо на нее, не от увиденного вовсе, а просто растормошил он содержимое желудка, беленькую с овощным салатом и кабачковой икрой, селедкой под шубой и холодцом, стандартный Чпоков набор, слишком много, резко и быстро двигался, вот и накатило.

Чпок вернулся в «Пузырь» и молча положил на стол заблеванную Сухостоеву цепуру. Вроде гуднула Сухостоева братва, но тут же враз притихла, потупила бошки, приуныла.

— Поехали, — сказал Чпок своим.

Пеший и Боксер взяли Рябого, пошли.

— Так, — на улице скомандовал Чпок, — этого, — он показал на спящего Рябого, — выкинем на автовокзале и едем к Коле Маленькому. Понятно?

Все согласно кивнули головами. Быстро время летит, слухами земля полнится, нельзя мгновение терять. Понеслись. Боксер опасливо косился на Рябого.

— Не обосрется? — спросил у Чпока.

Тот пожал плечами.

— Вот, — рассказывал Боксер, — мы на днях с корешами бухали, так один тоже в точиле моей заснул. И обосрался. Вонь стояла, просто пиздец. А я, как назло, на бутылку пивную наехал, колесо проколол. А запаски нету. Стали голосовать, точилы стопить. Наши никто не останавливается, только Чужие на своих шахах тормозят. Но тоже, как подходят близко, нос от вони зажимают, и давай обратно тикать. Так часа два, бля, простояли. Пришлось зареченских корешей на подмогу вызывать. Те приехали, «А это что у вас в точиле за вонючка?» — спрашивают. «Ну, друг наш», — говорим. «Ну, выбросьте вы его нахуй, Вонючку этого», — советуют. Где он живет, все равно никто из нас точно не помнил. Ну, выбросили вроде в его районе. А он враз очухался, вскочил и поломился во дворы, даже, падла, не попрощался.

Вынули Рябого на автовокзале, положили на скамейку. Поехали дальше. Пеший оживился, вспомнил историю из своей юности, когда бухал еще.

— Вот, — говорит, — отмечали мы как-то день рождения одного одноклассника. Бухать я толком никогда не умел, вот и набухался в зюзю. Там у одноклассника мешок семечек стоял, родичи с Украины прислали. Ну, я давай их по полу раскидывать, «Что посеешь, то и пожнешь», — приговариваю. А они на масле были, к полу прилипли, испортили одноклассников паркет. Потом стали мне всюду черти мерещиться. Вот я погнался за чертяками этими, хуйнул ногой по видеомагнитофону, деку ебнул, усилок разломал. Одноклассники сами синие, только ржут. Но тут беленькая закончилась, приспичило им пойти на Огурец пройтись, бухла еще у таксистов взять. А как меня оставлять, не знают. Вдруг я еще чего учужу, родаков разбужу. Кинули мне игрушку детскую, винни-пуха надувного, кричат: «Вот он, Пеший, черт, лови его!» Ну, метнулся я за этим надувным, поскользнулся на семечках и ебнулся, а они сверху на меня навалились, давай веревкой вязать. Связали крепко, чтоб я не вырвался, и сами на Огурец пошли. Лежу я долго, в тубзик хочется, а их все нету. Ну, не выдержал я, нассал прямо там, насрал и наблевал. Тут они вернулись, давай ржать, сами родаков разбудили. Те: «Кто это?», — спрашивают. А именинник протрезвел, родаков пересрал и говорит: «Да хуй его знает кто, сумасшедший какой-то, на Огурце подобрали». А родаки поверили, позвонили куда надо и сдали меня в дурку. Вот тебе и день рождения.

— А в дурке как? — спросил Чпок.

— Да в дурке нормуль было. Сосед у меня был оттяжный, из Бродяжьей касты, так ему каждый день шмаль кореша подгоняли, он ее на веревочке через окно затягивал, со мной делился. Меня колесами лечили, так я их под язык прятал, потом сплевывал, ему отдавал. Он со всего отделения собирал, за день по шестьдесят циклодолов сжирал. Но доктора там изуверы были. Вызвали меня на осмотр, говорят: «Так, курс таблеток закончен, пора на электрошок переходить». Испугался я крепко, что такое электрошок, знал не понаслышке. Со мной девка одна поступала, у нее послеродовая депрессия была. Так у нас с ней один ученый доктор был, он по нам диссертации писал, какую по ней не знаю, а по мне помню, почему у меня волосы такие длинные. Ну вот, мы с ней в коридоре у приемной этого доктора встречались. В тот день, помню, побазарили, обсудили наши диссертации, ей как раз электрошок назначили, на первый сеанс увели. Потом вечером там же встречаемся, а она по новой давай ту же тему обсуждать, все, что с утра было, у нее напрочь из бошки выветрилось. А после второго сеанса я видел, как ее под руки вели, сама не могла своей палаты найти. А после третьего и не встречал ее уже. Так я сразу смекнул, что не к добру этот электрошок, стал улучшение здоровья от колес косить. Говорю, вот, мол, и без шока вашего на поправку я пошел. Так что меня раньше срока из дурки выперли, но все равно с нее толк был, статью поставили, армию косанул.

Переехали речку, подкатили к дому Коли, встали у ворот.

— Вы здесь, — сказал Чпок, — я один пойду.

И быстро почесал к калитке.

Коля был очень доволен своей новенькой столяркой. И, правда, не столярка была, а мечта любого пацана. Большой дубовый стол себе снарядил, станок столярный, по стенам инструменты развесил, молотки-отвертки, дрели-шуруповерты, винтики-шпунтики, каждому свое место. Вот и сейчас он строгал на станке, сам себе мастырил кровать. Остановился передохнуть и увидал Чпока, стоявшего на пороге.

— Чего такое за бурьян нежданный в огороде, — насупонившись, начал было он, но не успел договорить, Чпок быстро двигался к нему, схватил Маленького за цепь, накинул ее на станок, закрутил ручку зажима, захрустела шея Маленького, затрещала.

— Суки-падлы, — орал Чпок, — дупеля вам хрящем перемолем!

«Блядь!» — коротко шкворкнуло в бошке Маленького, а Чпок все крутил, вертел ручку зажима левой рукой, хрустели Колины позвонки, а правой Чпок стянул с него портки, обнажив узкий, как куриная гузка, зад, и засандалил с размаху свой елдак по самые помидорки, заелозил-заегозил, а левой все крутил ручку, быстрее-быстрее.

— Ох, на! — наконец, выдохнул шумно.

В тот день Чпоку было лень мастырить самокрутку, и он подымил бульбулятор — пластиковую бутылку с проделанной сбоку дыркой. Выдул ее за одно дыхание. И заснул.

Третий сон был самым длинным и самым страшным. В этом сне Чпок убежал от Серых, убежал из Страны и оказался китайцем. Нет, не эмигрантом, а самым что ни на есть всамделишным китайцем. Вообще-то он в детстве показывал друзьям «китайца» — растягивал указательными пальцами уголки глаз и надувал щеки. Друзья ржали. Но ему в голову отродясь не приходило, что однажды он может взаправду превратиться в китайца.

Итак, в этом сне Чпок оказался китайцем по имени Ли Мин. В этом сне Чпок был скромен и тих. В этом сне Чпок был нежен и добр. В этом сне Чпок быд честен и прост. В этом сне он был суеверен и боялся крови. В этом сне присутствовал также Скупщик, только теперь он был тестем Чпока, и звали его Шунь Сяо. В этом сне весь день льет дождь. Но Чпоку все равно. Не взирая ни на что, он взбирается на гору. С ним рюкзак и палатка. Чпок не знает, куда он идет. Чпок не помнит, откуда. Как говаривал его тесть Шунь Сяо, глупо вспоминать свое прошлое и думать о будущем. Ведь будущее может не наступить, а прошлое уже ушло. В семидесятые годы Шунь Сяо работал в какой-то секретной лаборатории. Они там экспериментировали с лекарствами. Однажды ночью в таких же горах, как и Чпок сейчас, Шунь Сяо с коллегой попробовали результаты своего эксперимента. И тогда Шунь Сяо увидел Паутину. Она была повсюду. Она была на его руках. Он перевел взгляд на лицо коллеги. Но лицо исчезло. Паутина превратила лицо коллеги в череп с пустыми глазницами. Шунь Сяо закричал от ужаса. И посмотрел на небо. В небе висела Паутина, своей сетью отделяя его от людей. Тогда Шунь Сяо понял, почему звезды меняют цвет. Цвет звезд преломляет Паутина. С тех пор он перестал ходить на работу. Целыми днями он просиживал дома, изобретая свой специальный телемикроскоп. Шунь Сяо мечтал научно доказать реальность Паутины. Прибор должен был зафиксировать ее существование. Когда Чпок с женой, Шунь Сяо и вся семья уезжали в их родную деревню Даньцзай, Шунь Сяо будил Чпока по ночам и тащил во двор. Они ходили вдоль берега озера, сопровождаемые лишь кваканьем лягушек, и Шунь Сяо торжествуеще кричал: