Людмила Милевская - Продается шкаф с любовником

Ведь они должны меня в дом свой пускать, тратить драгоценное время, о пустяках разговаривать. Ведь неспециалист не может определить, что важно, а что пустяк.

— Правильно, поэтому вы им скажите, что пишете научный труд о Золушке, что Маша наглядный пример, что вся наша семья наглядный пример. Науку в нашем кругу уважают и будут вам помогать. Все, что вы мне говорили, то и скажите моим друзьям.

— Нет, это вы им скажите.

— Конечно, — подтвердил Верховский, — я должен сказать. Я и скажу.

— А я завтра же приступлю к опросу ваших друзей.

Нет, пожалуй, начну с соседей, знакомых…

Она осеклась. В прихожей раздались скрип паркета и звуки приближающихся шагов — в кухню ввалился раздетый заспанный Димка. Зверски потирая кулаками глаза, он басовито (голос, как у Матвея) бубнил:

— Ты что, опять закурила? Так нечестно. Ночью.

Тайком. И почему ты не спишь?

Верховский ошалело уставился на симпатичного молодого гиганта в трусах, потом перевел взгляд на Далилу и смущенно пролепетал:

— Я не знал, что вы не одни.

Услышав незнакомый баритон, Дмитрий оторвал от глаз кулаки и хриплым от сна голосом испуганно пробасил:

— О, у нас гости, простите. — И скрылся в черной дыре коридора.

— Что же вы не сказали, что я не вовремя? — с укором спросил Верховский, обретая вид описавшегося пуделя.

— Потому что вы вовремя, — возразила Далила.

— Как же вовремя? — Он сокрушенно кивнул на дверь, за которой скрылся верзила. — Я ночью ввалился, вас от дел оторвал.

С материнской гордостью она сообщила:

— Это не то, что вы думаете. Это Димка, мой сын.

Я же вам говорила, что он в соседней комнате спит.

— Ваш сын?! — поразился Верховский, жадным взглядом впиваясь в лицо Далилы. — Простите, сколько ж вам лет?

— Тридцать три, — смущенно призналась она.

— А сколько ж тогда ему?!

— Всего девятнадцать. Он как-то рано у меня возмужал.

— А вы стареть не спешите, — улыбнулся Верховский. — Я думал, вам двадцать пять.

— Ну что вы, — всплеснула руками Далила.

— Я вам не льщу.

— Но я польщена, несмотря на то что вы меня уличили, — усмехнулась она. — Видите, и психоаналитики допускают трагические ошибки.

— Почему трагические?

— Потому что стать мамой в четырнадцать лет — трагедия. Я лишила себя детства, юности, получила душевную травму, и в конце концов ранний брак мой распался. Из-за неопытности, из-за минутной маленькой слабости я так настрадалась, что иной раз готова выйти на площадь и прокричать: «Девочки, не повторяйте моей глупости!» И прокричала бы, если это кому-нибудь могло бы помочь, — со вздохом заключила Далила.

Верховский вдруг побледнел.

— Что с вами? — спросила она.

Он поспешно ответил, пряча глаза:

— Нет-нет, ничего.

— Но я вижу, на вас нет лица. Это связано с Машей? Вы что-то скрываете? Если так, то не годится, я все знать должна. Поймите, я психоаналитик, мне все можно доверить, я все пойму, я никогда никого не осуждаю.

— Да нет, я ничего не скрываю, с чего вы взяли? — рассердился Верховский.

— Маша была беременна! — осенило Далилу.

Он поник и признался:

— Да. Вскрытие показало, но я спас честь покойной сестры, заплатил кому надо, чтобы это не предали огласке. Кроме меня, об этом не знает никто.

Далила воскликнула:

— Неужели совсем никто?

Верховский понуро кивнул:

— Даже друзья. Даже Наташа.

Она поразилась:

— Но как вас понять? Вы меня убеждали, что Маша ни с кем не встречалась, а теперь выясняется, что она была в положении. Что же вы думали по этому поводу?

— Я думал, что Машеньку изнасиловали, но она боялась в этом признаться. Я и сейчас в этом уверен, — твердо сказал Верховский.

Расставшись с ним, Далила грустно подумала: «Удивительно, люди не хотят говорить правду, но сами одержимы желанием правду узнать и верят, что им удастся это сделать при помощи лжи».

В этот день не явился на сеанс психоанализа Куськин — словно узнал о бессонной ночи Далилы. Позвонила Генриетта Карловна — Куськина мать, как прозвала ее Галина, — и жалобно сообщила, что сын простудился: матерится, кашляет и чихает. Далила любезно посоветовала поить сына чаем с малиной и, простившись с Куськиной матерью, нажала на кнопку вызова секретарши.

Даша немедленно впорхнула в кабинет и проследовала к столу походкой супермодели.

— Я сегодня пораньше уйду, — сказала Далила, с неиссякаемым изумлением наблюдая за своей секретаршей. — А ты, пожалуйста, задержись и заготовь побольше бланков для тестов. И наконец обработай опросники.

— Прямо сейчас приступаю, — деловито пискнула Даша, снимая со стола высокую стопку бумаг и укладывая ее на свою обнаженную грудь.

Девушка обожала рискованные декольте, чем смущала нервных пациентов Далилы. Самсонова прощала Даше все слабости за ее добрый нрав.

Когда секретарша, виляя бедрами, вышла из кабинета, Далила обхватила щеки руками, уперлась локтями в столешницу и задумалась.

Манила мысль: «Домой, в постель, отсыпаться».

Но Далила себя пересилила и отправилась в родовое гнездо Верховских.

Опрос жильцов дома она начала с верхнего этажа: спускаясь вниз, у них больше шансов заметить нечто полезное. В первой же квартире Далилу поджидал приятный сюрприз: там о ней знали и встречали приветливо. Это было тем удивительней, что Верховские после гибели Маши поменяли квартиру.

— Неужели Андрей Викторович успел всех обзвонить? — спросила Далила у Веры Павловны Романовой, сухонькой интеллигентной старушки. Та удивилась:

— Зачем? Андрюша позвонил Эвальду Авраамовичу, а тот сообщил жене, Ираиде Борисовне. Ираида сходила к Эмме Давыдовне, они на одной площадке, а Эмма Давыдовна позвонила Музе Петровне. Муза Петровна отправилась Нерона выгуливать и сообщила мне. Мы с Агнес променаж совершали. Правда, малышка? — спросила она у философски настроенной таксы.

Агнес задумчиво подтвердила:

— Тя-яв!

Далила воскликнула:

— Я очень рада!

Однако на этом радость ее и закончилась — Вера Павловна была очень мила, но не сообщила ничего полезного. Далила двинулась в другую квартиру, но и Муза Петровна разочаровала ее. То же произошло и в квартире Ираиды Борисовны, жены Эвальда Авраамовича. Она красноречиво сожалела, что Верховские съехали, но интересных сведений про роковой день сообщить не могла.

— Нас вообще тогда в Питере не было, — напоив гостью чаем, вскользь в конце разговора сообщила она. — Мы с Эвальдом уезжали на отдых. Узнали о Гибели Маши, когда вернулись.

«Могла бы и раньше сказать, — мысленно рассердилась Далила. — Я столько времени зря потеряла».

— Спасибо за чай, мне было очень приятно, — заспешила она.

— Ну что вы, — расплылась в улыбке Ираида Борисовна, — это вам спасибо. Машенька подвигов не совершала, молодой умерла, но личностью она была исключительной. Вы не зря ее изучаете. Я всегда говорила…