Наталья Александрова - Три мужа и ротвейлер

— Сама не знаю, — я пожала плечами, — но покойный Валентин Сергеевич занимался именно такими вещами.

— Это для меня новость! — недоверчиво сказал Эрик. — Я всегда думал, что он был химиком.

— Я тоже, — вздохнула я. — И для меня это тоже новость.

Возможно, то, что я собиралась сделать, было огромной глупостью. А собиралась я рассказать Эрику о записках Валентина Сергеевича и вообще о всех странностях, что произошли со мной в последнее время. Записки я прочитала не до конца, но сумела понять, что дело это очень важное и опасное. И мне просто необходимо посоветоваться с кем-нибудь честным и знающим.

Эрик, во-первых, был честный, иначе Валентин Сергеевич и Гораций — ну, про это я уже говорила, а во-вторых, он не побежит продавать записки ни бандитам, ни той организации, которая портила жизнь Валентину Сергеевичу, прикрываясь государственными интересами, хотя бы потому, что работает на немецкую компанию, и на наши организации с сомнительной репутацией ему глубоко плевать. Он человек независимый и денег зарабатывает достаточно.

А в-третьих, мне просто не к кому было обратиться. Из всех мужей доверия заслуживает только Олег, он человек неглупый.

И вообще у него масса достоинств, и есть связи в правоохранительных органах и еще много где, но если даже я и сумею убедить его в моей абсолютной нормальности, что я ничего не придумываю и не сочиняю, то он впадет в панику, станет переживать за меня и за Горация, потом объявит, что не может оставить меня одну и вообще переедет в мою квартиру. А этого я боялась больше нападения бандитов. Такой уж у меня характер — ненавижу возвращаться к прошлому. Мы в свое время с Олегом долго обсуждали наш развод и пришли к единому, как мне казалось, мнению — расходимся тихо-мирно. Не сошлись, что называется, характерами. Но в последнее время у меня сложилось впечатление, что он хочет все вернуть назад… Знаю, есть такие женщины, они разводятся с одним мужем, потом выходят за другого, может, и за третьего, а потом вдруг решают вернуться к первому… Скажу сразу, я не из их числа.

Для меня это то же самое, как, допустим, найти в шкафу платье, которое перестала носить, оттого что оно, к примеру, полнит или не идет цвет, и вдруг явиться в нем на работу как ни в чем не бывало. Ведь платье не стало лучше, просто у меня понизились требования, а это окружающие всегда заметят.

Так что я решила довериться Эрику, потому что кроме всего прочего, я оценила тот факт, что первым он решил довериться мне.

— Итак, — я подвигалась, стараясь сесть поудобнее.

— Слушайте, что вы все ерзаете? — удивился Эрик.

— Она холодная, — поежилась я.

— А что мы вообще тут делаем?

— Как — что? Я собираюсь рассказать вам очень важные вещи и боюсь, что нас подслушают.

— Вряд ли нас могут подслушать. Видите ли в чем дело, для того, чтобы подслушать, нужно установить специальную аппаратуру, — начал он объяснять мне, как будто я не смотрю боевики, — а для этого нужно войти в квартиру.

— Не обязательно, — живо прервала его я, — микрофон в вентиляционное отверстие…

— Я продолжаю, — сказал Эрик, — так вот, у меня установлена такая сигнализация, которая реагирует даже на малейшее прикосновение ко всем дверям и стенам квартиры. То есть поставить-то, может, им и удастся, но я обязательно об этом узнаю.

И к тому же с чего вы решили, что за мной наблюдают? Потому что мои приступы начинаются в определенное время, после моего прихода?

— Ну, за тем, когда вы приходите, следить не надо, — усмехнулась я. — В восемь тридцать вы выходите из парадной утром, а в семнадцать тридцать входите в нее вечером, плюс-минус три минуты. И так каждый день.

— Неужели? — удивился Эрик. — А я и не замечал.

— Но за вами обязательно должны наблюдать, чтобы знать, один вы возвращаетесь с работы или нет. Стало быть, они наблюдают из окна. Или из припаркованной машины.

— Постойте, мы еще не выяснили, что на меня кто-то воздействует, вы меня не убедили, а уже рассказываете про сговор…

— Так я же и хочу рассказать, а вы все время перебиваете! — я уже начала сердиться, потому что машина и правда была холодная и жесткая, и еще мне по-прежнему хотелось есть. — Мы ведь так и не успели поужинать.

— Все же я настаиваю, что в моей квартире нет подслушивающих и подсматривающих устройств, — упорствовал Эрик, — хотя бы потому, что если бы злоумышленники знали, что я не один в квартире, то не стали бы воздействовать на меня при свидетеле.

Ведь в конце концов вы заметили платежку.

Он посмотрел на меня с чувством явного мужского превосходства — мол, вот я какой умный, а ты не смогла сообразить элементарные вещи.

— А если такой умный, — сварливо начала я, — то установил бы видеокамеру, она и сняла бы, как ты печатаешь платежки, а потом их сжигаешь. И вовсе незачем было меня звать!

Эрик выглядел таким смущенным, что мне стало его жаль.

— Действительно, — промямлил он, — как это я не догадался.

— Один — один! — весело крикнула я и соскочила с проклятой машины. — Идем ужинать!

И, раздирая зубами зверски пересохшего цыпленка, я поведала Эрику кое-что из записок Валентина Сергеевича о замечательном препарате и о принципе его действия, насколько я смогла это понять.

— Я, конечно, не химик, — задумчиво проговорил Эрик.

— Дело не в химии. В записках сказано, что когда препарат испытывали на добровольцах, то он срабатывал по-разному, в зависимости от индивидуальных особенностей человека. Люди, у которых и так были парапсихологические способности с помощью препарата могли сделать настолько больше, что это казалось чудом А люди обычные просто угадывали карты Зеннера с меньшим количеством ошибок.

Я постаралась сказать это с максимальной уверенностью, потому что если бы Эрик усомнился и спросил меня, что это такое — карты Зеннера, то я бы имела бледный вид, ибо о Зеннере не имела ни малейшего представления. И что еще за карты — игральные, что ли?

— Пока оставим препарат в покое. Эти записки натолкнули меня на мысль, что над тобой кто-то осуществляет эксперимент, воздействует на твою психику.

Эрик изменился в лице. Еще бы, кому приятно узнать, что у тебе в голове хозяйничает кто-то посторонний, да еще и явно с преступными намерениями.

— Чужая воля, — пробормотал он.

— Слушай, не раскисай, — раздраженно прервала его я, — у меня тоже положеньице — не дай Бог, но я не опускаю руки.

Совместное сидение на стиральной машине очень сближает, потому что мы с Эриком после этого как-то незаметно перешли на «ты».

Далее я весьма подробно, с отступлениями и повторениями рассказала ему про Луизу, про Еремеева, про тетрадку и синий «форд», про итальянского актера Волонте и про то, как мы с Горацием нашли записки Валентина Сергеевича.