Наталья Александрова - Три мужа и ротвейлер

— Замечательный был старик! — восхитился Эрик. — Он мне всегда нравился. Но… постой, постой… Значит, сегодня утром вы с Горацием подверглись нападению бандита, потом Гораций его угробил…

— И мы пошли домой. А потом еще раз туда ходили с Олегом, — краем глаза я заметила как Эрик нахмурился при упоминании Олега, — там никого не было.

— Они унесли труп или живого, но раненого, — неуверенно сказал Эрик.

— Правильно соображаешь.

— Трудно поверить. — Он смотрел на меня скептически.

— А чужая воля? — прищурилась я.

— Что такое?

— Договорились же: я верю в твою сумасшедшую историю, а ты — в мою. Я считаю, что ты — не врун и не псих, а ты — что я не истеричка и не выдумываю истории от одиночества, чтобы привлечь внимание интересного мужчины.

— Да-да, извини. — Он передвинул свой стул поближе ко мне. — Но если все так, как ты говоришь, то что ты теперь собираешься делать? Если записки важны для тех людей, то они не оставят тебя в покое.

— Естественно, — вздохнула я. — Но все произошло так быстро, я не успела ничего решить. Не будут же они брать приступом мою квартиру среди бела дня. И потом.., может быть, они не поняли, что это я отобрала у Еремеева чемоданчик? Он сказал по телефону, что он нашел тайник и находится он там-то. А потом разговор прервался, и когда они приехали на указанное место, то увидели, что чемоданчика нет, а Еремеев сломал шею. Как думаешь, неужели они поверят, что слабая женщина могла справиться с таким крепким мужиком? И Гораций вел себя очень аккуратно — не рвал, не кусал его, а только сбросил вниз. Так что следов собачьих зубов на нем нету.

— Но тем не менее ночевать тебе в той квартире нельзя, — решительно сказал Эрик. — Ночью они запросто могут прийти проверить, как и что.

Однако ну и хватка. Но я тут же поняла, что Эрик ни о чем таком не думает, просто беспокоится за меня.

— И записки нужно перенести сюда, и сам препарат.

— А Гораций?

— Ничего с Горацием не случится.

— Гораций не любит быть один! — воскликнула я. — Он будет тосковать. К тому же они могут забраться в квартиру ночью и причинить ему вред.

— Ага, стало быть, тебе нужно ночевать там, чтобы в случае чего защитить ротвейлера от бандитов, — усмехнулся Эрик.

— Я животное не брошу!

— Ладно, приведем его сюда, места много. Я сам схожу.

С величайшими предосторожностями мы спустились вниз по лестнице, открыли дверь моей квартиры. Гораций лежал в коридоре и тосковал. Он гак обрадовался моему приходу, что даже облизал меня, чего раньше никогда не делал. Я чуть не прослезилась. В квартире Эрика Гораций сразу же по-хозяйски устремился на кухню и умильно уставился на холодильник.

— Гораций, ты на двухразовом питании! — строго сказала я.

Он негодующе отвернулся.

Эрик с интересом рассматривал содержимое чемоданчика.

— Думаешь, это и есть препарат Валентина Сергеевича? — спросил он.

— А что же еще? Давай читать записки, узнаем, как он попал в подвал дома, который построил Джек.

Мы чинно уселись рядышком за письменный стол, поделили стопку листков — я начала с того места, где остановилась. А Эрик — с начала.

"Горе и одиночество — плохой советчик, — читала я. — Когда прошло время после похорон, я окунулся в работу с головой.

Так мне становилось немного легче. С должности директора института я к тому времени уже давно ушел, еще до смерти жены. Официально считалось, что я заведующий лабораторией, но занимались мы только препаратом В-17. Именно в то время я получил интереснейшее предложение: один из моих старинных знакомых, человек несомненно порядочный, неплохой ученый и блестящий организатор, создал собственную фармацевтическую фирму и пригласил меня возглавить ее научный отдел. Он предложил мне очень высокую оплату, но это не сыграло бы значительной роли в другие времена, однако я думал, что это даст мне возможность уйти из-под контроля тайного ведомства, в особенности — генерала Г. Удержать в институте они меня не могли — возраст давно пенсионный, уйти я мог в любое время.

Я держал в тайне свои переговоры о переходе в частную фирму, но либо кто-то сообщил Г, об этом, либо он сам чувствовал, что работа наша может уплыть из его рук, потому что, как я уже говорил, власти этой некогда могущественной организации приходил конец, иву нас в институте, да и в других местах на ее представителей уже смотрели косо. Тогда они решили действовать нагло. Произошел такой случай — из моего лабораторного сейфа неожиданно исчезло большое количество препарата В-17.

Все указывало на то, что это дело рук если не самого Г., то его подчиненных, особенно мне не нравилась в этом деле роль той женщины, А. Р. Однако их привилегированное положение не позволяло высказать наши подозрения вслух. История возмутила меня до глубины души: если побочные действия препарата в условиях лаборатории хоть как-то находились под научным и медицинским контролем, то теперь джинн выпущен из бутылки и последствия этого поступка могут быть ужасны. Кроме чисто медицинских аспектов использования препарата меня беспокоили аспекты моральные. И даже, возможно, криминальные. Дело в том, что в последних сериях экспериментов, которые курировала А. Р., она, давая одному из подопытных добровольцев значительно увеличенную дозу В-17, добилась того, что в момент действия препарата этот доброволец мог не только передавать свои мысли второму участнику эксперимента, но внушать их ему и заставлять выполнять свои мысленные приказы. У меня сложилось впечатление, что А. Р. особенно настаивала на продолжении этой серии экспериментов, поскольку они сулили ей возможности обогащения и власти.

У меня был крупный разговор с Г. Я сказал, что прекрасно знаю о том, что он сам и его ближайшие сотрудники ведут свою собственную игру, им нет никакого дела до интересов государства, которыми они прикрываются. Что, создавая вокруг моей работы занавес секретности, который только мешает, они в то же время не могут или не хотят предотвратить хищения препарата и не думают о вредном воздействии В-17 на организм участников эксперимента. В завершение разговора я заявил, что ухожу из института и прекращаю работу над препаратом. Г, пытался угрожать мне, но я предварительно заручился поддержкой своего знакомого — того бизнесмена, в чью фирму я переходил, и он прислал мне человека, отвечающего в его фирме за вопросы безопасности. Тот переговорил с Г, на понятном ему языке — языке угроз и шантажа. Мне, разумеется, было неприятно то, что вокруг моей работы царит столь далекая от научной этики атмосфера, но я в тот момент считал наиболее важным вырваться из-под давящей опеки Г, и его ведомства, прекратить эксперименты с непредсказуемыми последствиями, и никак не ожидал, что попаду из огня да в полымя.