Со Миэ - Единственный ребенок

И опять нет ответа.

— Господин Ли! — повысила голос Сонгён, поскольку он продолжал упорно молчать. Наконец Ли Бёндо поднял взгляд. — Были ли другие жертвы? — повторила она.

Он немного подумал, потом кивнул.

— Что вы с ними сделали?

Вместо ответа Ли Бёндо улыбнулся. Улыбнулся, словно наслаждаясь своим маленьким секретом. Судя по всему, он нисколько не собирался так вот запросто открыть рот и все выложить. Сонгён подумала, что ей вряд ли удастся оправдать надежды оперативников из райотдела Канбук. Выждала еще немного, но у него, очевидно, разболелась голова, поскольку он поморщился и потер виски.

В конце концов Сонгён решила оставить тему убийств и вернуться к тому, на чем они остановились в прошлый раз. Поскольку это была их последняя встреча, лучше было сосредоточиться на нем самом.

— Не расскажете мне поподробней про ту «меховую» мать, о которой вы говорили в прошлый раз? — попросила она.

Ли Бёндо уставился на нее, склонив голову набок.

— У вас ведь была еще одна мать — не такая, как та, что обижала вас? — не отставала она.

— Это… — начал он, похоже, все-таки проявляя желание говорить об этой своей второй матери, в отличие от убийств, о которых предпочитал помалкивать. — Это наверняка не более чем сон. Сон настолько чудесный… что от этого все гораздо страшней.

Тревога в его глазах сменилась тоской. Тон его тоже изменился. Он бродил по просторам собственного воображения? Или вспоминал какие-то далекие дни?

Сонгён очень хотелось выяснить, была ли эта его «меховая» обезьянья мать кем-то существовавшим в действительности.

— А она… была похожа на меня? — осторожно спросила она.

Взгляд Ли Бёндо утвердился на ее лице. Покопавшись в памяти, он заговорил:

— Может, и да… это было так давно, что я не могу доверять собственной памяти. Хотя, наверное, это просто мое воображение так приукрасило мои воспоминания, — произнес он.

Хорошие воспоминания имеют свойство искажаться в лучшую сторону — как раз потому, что они хорошие, и со временем приобретают все более розовый оттенок. Как и воспоминания о первой любви, эта мать в его памяти тоже могла оказаться изрядно приукрашенной.

Лицо Ли Бёндо смягчилось, пока он предавался воспоминаниям, но вдруг напряглось, и он надтреснутым голосом проговорил:

— Это был мой единственный шанс… Единственный шанс… а я все испортил!

По какой-то причине он злился на самого себя.

— В чем был этот шанс, господин Ли? — попробовала уточнить Сонгён.

— Я… Я его упустил. Все испортил. Я, и только я, — практически прошептал он, повесив голову. Но тут же поднял на Сонгён горящие глаза и с надеждой в голосе спросил: — Вы дадите мне еще один шанс? Дадите?

Сонгён не поняла, о чем он говорит, но, тронутая отчаянием в его глазах, молча кивнула. Его лицо, только что перекошенное от гнева, разгладилось, и Ли Бёндо облегченно выдохнул.

Невольное согласие Сонгён явно даровало ему душевный покой.

— Вам когда-нибудь доводилось убивать кошек? — вдруг неожиданно для себя спросила Сонгён.

Она не планировала задавать такой вопрос. Помнила, конечно, про любимую кошку его матери и про то, как он ее к этой кошке ревновал; просто его история перемешалась у нее в голове с тем, как Хаён с другими детьми обидели кошку, и вопрос вырвался просто помимо воли.

На миг он изумленно уставился на нее, а потом принялся хихикать.

— Ну что, догадались наконец? Все женщины — как кошки. Убегают, едва к ним потянешься… и появляются опять, когда ты думаешь, что они удрали с концами. Все женщины, которых я убивал… были такими. Ластились ко мне, а потом расцарапывали меня в кровь и тут же сматывались. Вот почему я пел им ту песенку. Некоторые даже подпевали, не зная, что она означает, — проговорил Ли Бёндо, продолжая отрывисто хихикать. Он едва мог сосредоточиться на том, что говорила Сонгён, постоянно погружаясь в свои собственные мысли.

То, о чем он рассказывал, много чего пробудило у нее в голове. История про тот день, когда он убил свою мать, и история про женщин, которых он убивал, полностью согласовались между собой. Похоже, что ему хотелось убить этих женщин, потому что он видел в них свою мать. Насколько Сонгён было известно, этих женщин не объединяли какие-то общие физические черты. Не напоминали ли они ему ее в психологическом, эмоциональном смысле?

Ли Бёндо все время тревожно озирался по сторонам, не способный спокойно усидеть на месте; под конец поднялся, заявив, что устал. Когда охранник выводил его за дверь, Сонгён не стала сообщать ему, что это была их последняя встреча.

Даже если она придет к нему опять, он вряд ли расскажет, кем были его остальные жертвы, совершил ли он еще какие-то убийства. Сонгён не понимала, почему он хранит молчание относительно других жертв, но Ли Бёндо явно хотелось похоронить эту тайну навек. И хотя выкопать ее из могилы ей было не под силу, на этот раз она очень многое про него узнала. Всего этого более чем хватит, чтобы директор Хан остался доволен отчетом.

Со смешанными чувствами Сонгён оглядела импровизированную переговорную. В самый первый день она здесь едва не задыхалась, чувствовала себя скованной и зажатой. Однако со временем, с каждой новой встречей, понемногу сознавала, что ограниченное пространство помогает ей сосредоточиться.

Собрав сумку и уже поднявшись на ноги, Сонгён вдруг заметила оставшееся на столе яблоко. Подобрала его и, секунду посмотрев на него, осторожно надкусила.

Свежий яблочный вкус расплылся во рту. Положив надкушенное яблоко обратно на стол — может, Ли Бёндо когда-нибудь его доест, — она вышла из комнаты.

Утром Джесон улетал в Вашингтон.

Накануне вечером Сонгён рассказала ему про Хаён. Предложение проверить дочь у психотерапевта и при необходимости провести курс сеансов изрядно его разозлило.

— Ей что, действительно это надо? Она ходит в школу, нормально ко всему приспосабливается, — в сердцах бросил он.

— Ты и впрямь думаешь, что она нормально приспосабливается?

— А ты считаешь, что у нее какие-то проблемы?

С самого появления Хаён у них в доме Сонгён поняла, что дочь у Джесона — слабое место. Тот маялся чувством вины за то, что не был хорошим отцом, пока они с Хаён жили по отдельности. И это не давало ему посмотреть на проблему незашоренным взглядом. Сонгён рассказала ему, что случилось в школе, и передала слова Хиджу.

— Понимаешь ведь, что тут что-то неладно? — спросила она.

Он ничего на это не сказал.

— То, с чем успела столкнуться Хаён, отличается от нормального опыта любого обычного ребенка. Сначала самоубийство матери, потом пожар… Было бы странно, если б это на ней никак не отразилось.