Павел Кузьменко - Удав, или Мальчики кровавые в глазах

Головкина. Глаза его были красными от бессонницы.

— Слушаю вас, — сказал Костарев.

— Записывайте. Я, Головкин Сергей Александрович, признаю, что пятнадцатого сентября тысяча девятьсот девяносто второго года совершил убийство троих мальчиков — Владика, Юры и Дениса. Фамилии их не помню. Я обманным путем привез их к себе в гараж, там убил, а потом расчленил их тела и захоронил. Я покажу где.

КАЗНИТЬ, НЕЛЬЗЯ ПОМИЛОВАТЬ

Следствие по делу особой важности по обвинению Головкина Сергея Александровича сразу по шести статьям Уголовного кодекса, одна из которых — умышленное убийство, закончилось довольно быстро. Даже при самой скрупулезной проверке всех фактов обвинения, следственных экспериментах, официально начавшись 22 октября 1992 года, после предъявления преступнику ордера на арест, к середине апреля следующего года оно было практически закончено.

Но суда преступнику пришлось ждать больше года. Это уж по причинам в основном бюрократического характера и из-за большой загруженности судов. И то, можно считать, что до суда дошло быстро, ввиду огромного общественного резонанса этого громкого дела. Об этом убийце было несколько десятков газетных публикаций почти во всех московских и областных газетах. Оно было Упомянуто во многих телепередачах, уголовных

хрониках. О нем был снят телекомпанией НТВ фильм «Удав» в сериале «Криминальная Россия».

По закону чистосердечное признание должно облегчать участь преступника. Но здесь уж на весах Фемиды колеблются сила вины и сила покаяния. Если бы в России не существовало смертной казни, а в пожизненном приговоре, как в Соединенных Штатах, указывалось точное число лет, то Головкину вполне могли бы скостить срок с пятисот восьмидесяти девяти лет до трехсот шестидесяти трех.

Головкин полностью признал себя виновным в убийстве одиннадцати мальчиков. Обвинение в одном убийстве, жертву которого нашли в августе 1986 года, он отрицал. Но зато признался в покушении на убийство Сергея М. возле пионерского лагеря «Романтик» в 1984 году. До его признания этот факт проходил по делу, давно законченному, по которому виновным был признан некий Голы-шев, житель Голицына, покончивший с собой. Вызванный на опознание Сергей М., уже взрослый человек, сразу указал на того, кто девять лет назад чуть не отправил его на тот свет.

Спокойным, ровным голосом Головкин подробно рассказывал о таком, от чего волосы становились дыбом, ровным почерком описывал свои злодеяния. Во время следствия в тюрьме он казался равнодушным ко всему окружающему и к своей собственной судьбе.

Эта психологическая заторможенность не могла не обратить на себя внимания следствия, и оно само инициировало отправку Головкина на судебно-психиатрическую экспертизу.

Вообще же причинами этой акции по закону

являются (со стороны обвиняемого): «Странное поведение, необычность или безмотивность правонарушения, непонятность или крайняя демонстративность общественно опасного деяния, странные, причудливые мотивы форм поведения, особая жестокость при совершении преступления».

В этом деле была даже какая-то сверхжестокость. Людоедство, попытка сохранить череп и кожу жертвы на память, другие кошмарные эксперименты Головкина находятся за пределами понимания нормального человека.

Но в Институте общей и судебной психиатрии имени В. П. Сербского работают хорошие специалисты. Они не поддаются лишним эмоциям, потому что от их заключения зависят человеческие судьбы. Иногда преступника казнить нельзя, нужно отправлять на принудительное психиатрическое лечение.

2 июня 1993 года С. А. Головкин поступил на исследование в Институт Сербского. Вот отрывки из акта проведенной там экспертизы.

...ПСИХИЧЕСКОЕ СОСТОЯНИЕ

Испытуемый контакту доступен, мимика однообразная, ограничена набором стандартных выражений, левая половина лица более обездвижена. Эмоциональные проявления невыразительные, отмечается несоответствие между тонкой избирательной эмоциональной чувствительностью и аффективной тупостью, холодностью. Движения испытуемого скованны, угловаты, неуклюжи, лишены гармоничности, непринужденности, пластичности.

Во время беседы с трудом подбирает нужную позу, часто бесцельно переставляет ноги, перекладывает руки, стараясь их держать у нижней части живота, ближе к лобку, иногда, особенно в первые минуты, неадекватно улыбается, старается не смотреть в глаза собеседника. Речь последовательная, конкретная, однако эмоционально невыразительная, лишена интонаций.

На вопросы отвечает по существу, с готовностью и при внешней заинтересованности отвечает только на поставленные вопросы, не проявляя какой-либо инициативы. Во время беседы остается часто погружен в себя. Сообщая анамнестические данные, рассказывает о себе, о своей жизни, взаимоотношениях с родственниками зачастую формально.

Поясняет, что при общении с людьми ему мешало «взаимное чувство непонимания», с большей частью людей чувствовал себя «не в своей тарелке», общался только на работе, так как предпочитал деловой уровень общения.

Сообщает, что создал себе мир отгороженного, одинокого человека, «куда никого не пускал». Достаточно спокойно, безучастно рассказывает о своем увлечении лошадьми, кратко поясняя, что «лошади — красивые животные и всегда его понимали»...

От работы испытывал удовольствие, стремился к этим действиям, процесс вагинального исследования кобыл доставлял большую радость, особенно когда нащупывал рога матки или завязавшийся плод. Эта работа проходила «на одном дыхании», состояние, наблюдавшееся в процессе работы с лошадьми, отличалось от обычного...

Эмоциональное состояние несколько меняется при разговоре на сексуальные темы. Мимика, движения рук становятся более активными, сидя на стуле, старается выбрать удобное положение, постоянно бесцельно, автоматически перекладывает руки, стараясь обязательно закурить в этот момент.

Становится оживленнее, допускает нетривиальные суждения, однако, несмотря на видимый интерес, оказывается, что он не понимает практически вопроса о половом влечении, на кого оно направлено, плохо представляет значение слов «эротика», «гомосексуализм», постоянно подчеркивает, что его привлекала только одна сцена — агония...

Рассказывает о постепенной отработке деталей совершения преступления, которые «прокручивались» в голове, дополнялись или, наоборот, исчезали, однако схема убийства оставалась всегда единой. Ощущения при этом сопровождались чувством «возбуждения», «возвышенности», отсутствием жалости к своим жертвам, так как он всегда «с целью оправдания себя» выбирал в качестве жертв мальчиков, склонных к правонарушениям.