Виктор Кнут - Кровавый отпуск

Эх, придется сегодня нам с Олей вечерять в одиночестве.

Весь вечер я посвятила тщательному обыску владений покойного карлика. И в первую очередь искала себе и Олене какую-нибудь одежонку. Первым делом я спустилась в подпол, с трудом смогла разобраться с хитроумным механизмом, с помощью которого «хозяин» отодвигал в сторону большой картофельный ящик, и проникла в ненавистную камеру. Оля даже слышать не захотела о том, чтобы составить мне компанию, и как прилипла намертво к телевизору, стоило нам войти в дом, так и просидела перед ним весь вечер. Я вполне могла понять ее, одичавшую за два года заточения в подземной тюрьме. И оставила ее в покое.

Итак, я первым делом проникла в тайную комнату и отыскала в шкафу свои штаны и кроссовки. Там же валялись остатки футболки и спортивной курточки, но они уже не представляли для меня никакого интереса. Зато, старую куртку, которую пожертвовала мне Лейла, я обнаружила в клетке в полной сохранности, если не считать того, что она так и не успела просохнуть с того момента, как я выкупалась в ней в реке. Отлично! Теперь я могла отбросить чужой халат и полностью экипироваться в свою одежду.

Больше ничего путного в подземелье я не нашла. Плетки, ремни и цепи интересовали меня меньше всего, и я оставила их для ментов, которые скоро припрутся сюда и которым здесь хватит работы не на один час. Будет, что поместить им в свой ментовский музей орудий преступников.

Я не стала мучиться и пытаться закрыть за собой дверь. Поднялась из подпола и отыскала в сарае лопату. Если на карлика мне было плевать — пусть и дальше плавает в своем котле, пока его не свезут в морг, — то трупы собак надо было предать земле. Если честно, то кавказцев мне было в какой-то мере жалко. Хоть они чуть не сожрали меня, но ведь в этот момент выполняли свой собачий долг именно так, как они это понимают. И погибли на боевом посту. А к поверженному, но не сдавшемуся противнику всегда надо иметь уважение.

Промучившись с толстыми корнями, я за час выкопала под яблонями глубокую яму и скинула туда трупы кавказцев. И, забрасывая их землей, подумала о том, что зря все это делаю. Менты все равно разворотят эту могилу, не поверив мне, что там только собаки. Черт с ними, пусть возятся, копошатся в грязи, наслаждаются трупным духом. Им это нравится. У них, у ментов, такая работа — копошиться в грязи. Они ловят от этого кайф.

Я вернулась в дом и учинила тщательную ревизию на кухне. В холодильнике наткнулась на десяток яиц, несколько осклизлых вареных картофелин, которые утром, наверное, варила «тридцать шестая», и початую банку тушенки. В хлебнице обнаружила две буханки черствого хлеба. А в кухонном шкафчике — банку бразильского кофе. Не того, из желудей, которым карлик потчевал меня утром, а нормального, самого обычного кофе. И то ладно. С голодухи сегодня мы не помрем, хотя «хозяину» при всем видимом материальном достатке не мешало бы иметь меню поразнообразнее. Я уже давненько вкусно не кушала.

Я на скорую руку сотворила некое подобие легкого ужина, смешав на сковородке картошку, тушенку и яйца, и отнесла его в комнату, решив не отрывать от телевизора Олю.

— Кушай. Сейчас сварю кофе.

— А ты? — Девочка, не отрывая взгляда от экрана, передвинула стул поближе к столу и, не глядя, взяла у меня из руки вилку.

— А за меня не беспокойся. С голоду не пропаду. Ты собираешься поискать себе что-нибудь из одежды? Или так и будешь разгуливать голой?

— Я не голая, — пробухтела Оля с набитым ртом.

— Конечно! В своей дурацкой комбинашке! Ты в ней собираешься появиться завтра на людях?

— Я не хочу ни к каким людям.

Я приблизилась к девочке и растрепала ей и без того спутанные волосы.

— Эх, Оля, Оля… Подружка сердечная… А я ведь отлично тебя понимаю. Что страшно. Что не хочется ни к каким людям. Но только, Оля, куда ж ты без них? Ведь одной не прожить. Не продержаться и месяца. Погибнешь одна. И я бы погибла. И любой другой. За небольшим исключением…

Она обернулась, улыбнулась мне и ответила:

— Я понимаю. — И снова вперила взгляд в экран телевизора.

— И ничего-то ты, глупая, не понимаешь, — вздохнула я. — Но когда-нибудь все поймешь, насколько поганая жизнь в том, большом мире… Ну давай не будем о грустном. Скажи, у хозяина был телефон? Или рация?

— Рация? — Девочка пожала плечами. — Не знаю. Кажется, не было. А что это такое?

Ни рации, ни телефона я не нашла. Зато на чердаке откопала какие-то старые тряпки, вполне подходящие мне по размеру. Выбрала из них футболку и тоненький свитерок для себя, а для Оли нашла старое платье, явно великоватое ей, и резиновые сапожки. Потом согрела на кухне воды и устроила великую стирку.

В общем, наутро, когда надели не успевшие толком просохнуть за ночь вещи, оказалось, что к выходу на люди мы вполне готовы. Правда, если бы вдруг попавшиеся навстречу боголюбивые старушки начали подавать нам милостыню, я бы не удивилась. Выглядели мы, как две нищенки.

— Ничего, Оля. Не боись, не прогонят, — усмехнулась я, нацепляя на руку самохинский «Ориент», который напита на телевизоре. — Наоборот, нам еще будут рады. Во всяком случае, мне.

Оля в ответ лишь шмыгнула носом и начала спускаться с крыльца, с трудом удерживая на ногах сапожки, которые оказались ей велики. Похоже, что в том, что будут рады и ей, она сомневалась.

Дождь закончился, но было довольно прохладно, несмотря на то что мы отправились в путь далеко за полдень, — накануне до поздней ночи пялились в экран телевизора, а потом, конечно же, все на свете проспали. Теплую Лейлину куртку мне пришлось отдать своей маленькой спутнице, а самой мерзнуть во влажном свитере, продолжавшем, несмотря на стирку, вонять плесенью и какой-то-кислятиной.

Я легко справилась с двумя массивными запорами, на которые были закрыты ворота, мы вышли за пределы двора и сразу оказались в прекрасном сосновом бору, пахнущем свежей весенней хвоей и дождем. Накануне, когда шла сюда под конвоем, я этих красот не заметила — было совсем не до них, Но сейчас глубоко втянула в себя воздух и радостно сообщила Оле:

— А знаешь, все не так уж и плохо. Все замечательно!

А про себя добавила: «Если, конечно, кое-кто не забыл про меня и уладил все проблемы с ментами. В противном случае, скоро меня ожидает пышный прием. Интересно, может случиться такое, чтобы про меня забыли? Вроде не может. И все же… Лучше об этом даже не думать».

От дома через бор тянулась лесная дорога, и по тому, насколько хорошо она оказалась накатана, не приходилось сомневаться, что если пойдем по ней, то в конце концов окажемся в деревне или, на худой конец, на шоссе, по которому ездят машины. И на одной из этих машин доберемся до ближайшего пикета милиции.