Коди Макфейден - Лик смерти

Если вы и правда хотите знать, что я чувствовала, пожалуйста: вообразите самую мерзкую, самую отвратительную, самую гадкую картину. Например, как, смеясь, поджаривают ребенка на костре. А затем представьте, будто сами начинаете смеяться, глядя на это. Вот и поймете мои тогдашние чувства.

Незнакомец убил Дэзире и Нэда, чтобы вновь заполнить мраком мою душу, чтобы уничтожить надежду и показать, как опасно для меня любить. И ему это удалось. Когда я была с Дэзире и Нэдом, мне почудилось, что я вновь смогу обрести семью. С тех пор я больше не испытывала подобного чувства.

Но Бог… Дэзире разгневалась на него, разгневалась из-за меня, несмотря на всю свою любовь к нему. Бог… Если честно, я больше не хочу об этом говорить. Я имею в виду… в ту ночь мне стало доподлинно известно, что Бога не существует…

Незнакомец убивал, а я смотрела и умирала вместе со своими новыми родителями. И умерла, но не совсем. Я выжила, хотя так мечтала умереть. А жизнь шла своим чередом, и мне оставалось лишь позвонить Кэтти Джонс. Я позвонила, и она приехала. Она была единственной, кто всегда приезжал, и единственной, кто мне верил. Поверила и в тот раз.

Я люблю Кэтти, и любила всегда. Она делала все, что было в ее силах.

— От тебя сплошные несчастья, принцесса, — сказала Карен Уотсон по дороге из дома Нэда и Дэзире. — Бывают, конечно, невезучие люди. Но ты накликаешь беду на всякого, кто находится рядом с тобой.

Сара усмехнулась:

— Может быть, мне однажды действительно улыбнется удача, и я накликаю беду на вас, мисс Уотсон.

Карен мельком взглянула на Сару. Глаза ее сузились.

— Будешь продолжать в том же духе — еще долго не дождешься приемной семьи.

Сара отвернулась и посмотрела в окно.

— Мне все равно.

— Правда? Вот и прекрасно! Тогда останешься в приюте до восемнадцати лет.

— Я же сказала, мне все равно.

Сара продолжала изучать пейзаж за окном.

Поведение Сары оскорбило Карен до глубины души, рассердило. «Что, черт возьми, эта малявка себе позволяет? Или она не понимает, что с ней одни проблемы? Да пошла она…»

— Ну и подохни там, мне без разницы.

Как обычно, Карен Уотсон удалось задеть Сару за живое. Девочка ничего не ответила. А через мгновение она почувствовала, как ее голова стала наливаться свинцом. Она словно оцепенела. Сару отвели в медицинский кабинет, осмотрели и обнаружили легкое сотрясение мозга, а это значило, что некоторое время ей нельзя засыпать. Вся она была в синяках и ссадинах, но серьезных повреждений не выявили. Снаружи по крайней мере.

«Нэд, Дэзире, Тыковка. Мама, папа, Бастер. Твоя любовь приносит смерть». И Сара поверила, что это правда. Все, кого она любила, ушли навсегда. Однако Сару стали одолевать сомнения: «Все, кроме Кэтти. И Терезы. А может, и Дорин еще жива». Сара вздохнула. «Тереза сидит в тюрьме. Конечно, Незнакомцу этого пока достаточно. Но что мне делать, когда она выйдет на свободу? А Кэтти… ведь она полицейский и должна уметь защищаться, правильно? Да».

Сара должна позаботиться об этом, только позже. А сейчас надо сосредоточиться на других вещах. Последний день в приюте научил ее многому, и она не собиралась вновь оказаться в самом конце «пищевой цепочки».

Дженет, все такая же тощая и близорукая, по-прежнему вела хозяйство в приюте. Неспособная распознать зло, она была наихудшим «благодетелем человечества».

— Здравствуй, Сара, — сочувственно кивнула Дженет.

— Здравствуйте.

— Я знаю, что случилось. Тебе очень больно?

«Конечно, больно!» Сара лишь покачала головой:

— Все нормально. Мне бы прилечь.

Дженет кивнула.

— Только тебе нельзя спать. Ты знаешь?

— Да.

— Тебе помочь разобрать вещи?

— Нет, спасибо.

Дженет провела Сару по знакомому коридору. В приюте за год ничего не изменилось. А возможно, и за последние десять лет.

— Вот здесь. Всего через две двери от твоей прежней комнаты.

— Спасибо, Дженет.

— Пожалуйста, — ответила тощая Дженет и пошла к своей стойке.

— Дженет! А Кристен все еще здесь?

Дженет остановилась, оглянулась на Сару.

— Кристен умерла. Ее убила одна девочка. Они подрались, и…

Сара уставилась на Дженет, у нее перехватило дыхание.

— О, — еле выдавила она. — Да… я поняла.

— Ты точно нормально себя чувствуешь? — взволнованно спросила Дженет.

Саре казалось, что голова стала весить целую тонну. «Надо ее потуже обвязать полотенцем».

— Да, все нормально.

Сара распаковала вещи, легла на койку и стала ждать. Ее привезли в приют во второй половине дня, и спальня оставалась пустой почти до сумерек. Тогда она поняла, что должна заставить себя двигаться. Голова еще болела, но по крайней мере больше не тошнило. Сара ненавидела, когда ее рвало. «А кто же это любит, тупица!»

Обычного человека столь частые разговоры с самим собой, пожалуй, насторожили бы. У Сары подобная мысль никогда не возникала. Всякий обреченный на длительное одиночество поступал бы так же, чтобы не сойти с ума, а не по причине безумия.

Оцепенение окутывало Сару, накрывало с головой, проникало в каждую клеточку. Сара чувствовала, что преодолела болевой порог. Печаль, скорбь — необходимо подавить эти чувства. Они стали слишком большими, выпусти их — с потрохами проглотят. Теперь Сара дала волю другим эмоциям, вроде ярости и гнева. Глубокий омут в ее душе заполнялся ожесточением и мраком. На дне омута жуткие твари с урчанием лакали этот мрак, это ожесточение. А Сара размышляла, как долго сможет держать тварей в узде. И сможет ли вообще.

Вместе с подобными мыслями в сознании Сары произошел глубинный сдвиг, теперь во всем она стала искать только пользу. «Выживание — вот мой Бог. Остальное — иллюзии. Я меняюсь. Так, как Незнакомец хотел меня изменить. Думаю, если понадобится, я пойду на убийство. С днем рождения!» Она накручивала волосы на палец и улыбалась опустошенной улыбкой.

Я сломала какой-то девочке палец, и ее койка стала моей. Вот как это было. Я вновь стала главной в своей комнате, хозяйкой положения.

Эй, не надо морщиться! Я вовсе не горжусь, просто я вынуждена была так поступить. Вдобавок сейчас у меня гораздо больше общего с Сарой девятилетней, чем с Сарой шестилетней. Та Сара давным-давно умерла и предана забвению.

Когда, оглядываясь назад, я пишу об этом, мне начинает казаться, что Кэтти была моим зеркалом. Я видела, какой становилась, по ее глазам. Интересно, неужели Кэтти и правда отмечала все изменения во мне? Или я вкладываю свои слова в ее уста? Или и того и другого понемногу?

Возможно, Кэтти была просто Кэтти, но на этих страницах она — это я сегодняшняя, которая оглядывается на меня вчерашнюю.