Лесли Горвиц - Формула смерти

Эвану Кейлеру снилась подземка, — и ничего удивительного: он долгие годы работал вагоновожатым и на пенсии привык к этим снам. Прошлое въелось в подсознание, и ему уже давно пришлось смириться с мыслью, что оно будет преследовать его до последнего дня.

Вдруг он проснулся и сел — ему показалось, что послышался звук захлопнувшейся дверцы автомобиля. Лаяли собаки, впрочем, они всегда не дают покоя по ночам, обезумев от жары и голода. По крыше его двухкомнатного домика стучали капли дождя, но он вслушивался в другие звуки: сначала различил голоса, потом услышал шаги. Заглушаемые стуком дождя, они были едва слышны — кто-то шел мимо его домика по полусгнившим доскам пирса, ведущего от дороги к каналу. Стали различимы приглушенные голоса двух мужчин, взволнованно доказывающих что-то друг другу, что именно — уловить было невозможно…

Эвану Кейлеру только что перевалило за семьдесят, и его тело одолевали старческие недуги — артрит и плохое кровообращение: в зимние дни коченели кончики пальцев рук, немели ступни, отказывали ноги. К тому же, овдовев десять лет назад, он чувствовал себя страшно одиноким и беззащитным, ему меньше всего хотелось неприятностей, а этот ночной визит не сулил ничего хорошего.

Голоса и звуки шагов приближались, затем стали удаляться. Заставив двигаться свои непослушные члены, Кейлер с трудом выбрался из постели и, хотя на дворе стоял июнь, промозглая предутренняя сырость сразу пробрала его до костей. Не включая света, подошел к окну, выглянул наружу — ничего не видно. Понемногу его глаза, привыкая к предрассветным сумеркам, начали различать очертания соседних домов, пирс, волнующуюся гладь канала — никакого намека на то, что этот мир состоит из живых красок. Снова послышались удалявшиеся шаги, значит, они не были плодом его воображения.

Он подошел к другому окну, раздвинул занавески ровно настолько, чтобы, оставаясь незамеченным, увидеть конец пирса. Привязанный там рассохшийся ялик, покачиваясь на волнах, ритмично бился бортом о стояк дощатого настила и гремел железной цепью.

Ночных гостей было не двое, как ему показалось сначала, а трое — два мужчины и женщина, которая держалась как-то неуверенно — мужчины подддерживали ее с двух сторон под руки. Ее длинные волосы трепал легкий ветерок. Одетая только в шорты и футболку, босоногая, она произвела на Кейлера довольно странное впечатление: ей, наверное, следовало бы сначала хорошенько подумать, прежде чем выходить на прогулку в холодную ночь так легко одетой.

Три фигуры виднелись на краю пирса, и Кейлеру показалось, что женщина почти не держится на ногах, да и весь ее облик выдавал рвавшееся наружу отчаяние. Все это начинало ему не нравиться, а когда женщина осела на дощатый настил, до него дошел весь ужас происходящего. Он отпрянул от окна, увидев, как мужчины, приподняв казавшееся безжизненным тело, бросили его в воду — раздался всплеск, окончательно убедивший в реальности увиденного.

Мужчины, одетые в плащи свободного покроя, один — в шляпе, а другой — простоволосый, но с зонтиком, — постояли еще немного на краю пирса и, видимо, убедившись, что волны надежно поглотили женщину, повернулись и пошли обратно.

Испугавшись, что его могут заметить, Кейлер отпрянул от окна и попятился в спасительную темноту комнаты, сердце бешено стучало, лоб покрылся испариной — шаги приближались неспешно и неумолимо, но мужчины уже не пререкались и шли молча, успев высказать друг другу все, что хотели, несколькими минутами раньше.

Когда они поровнялись с его домом и звук шагов замер, Кейлер посчитал себя уже конченым человеком и приготовился к худшему: сейчас выломают дверь, ворвутся в дом и убьют его. Забившись в угол комнаты и дрожа от страха, он ждал неминуемого конца, но прежде чем успел распрощаться с жизнью, шаги возобновились, вернулось чувство неосознанного идиотизма.

Хлопнули дверцы машины, зарокотал мотор. Преодолев остаточный страх, на негнущихся ногах Кейлер доковылял до окна и выглянул наружу. Свет фар почти ослепил его, и машина, развернувшись, умчалась прочь. В его памяти ничего не осталось — ни марка автомобиля, ни его цвет, все предметы видимого мира в эти предрассветные сумерки казались Кейлеру серыми.

Больше заснуть не удалось. Его мысли возвращались к той женщине: кто бы она ни была, вряд ли заслужила такой конец. Кейлер подумал о том, что неплохо бы известить о случившемся полицию, но поспешно отогнал эту мысль, не жалуя полицейских и не желая иметь с ними дело — пусть сами разбираются во всем, тем более что даже самое живейшее его участие уже не вернет несчастную к жизни.

Приняв такое решение, Кейлер все равно не заснул. Проворочавшись некоторое время в постели, выбрался из нее, приготовил чашку растворимого кофе и подошел к окну. Светало. Дождь уже прекратился; глянцево блестел дощатый настил пирса. Допив кофе и накинув на плечи куртку с поддевкой, он вышел. Прямо под ногами, на досках настила остались пятна крови, которые не успел смыть предрассветный дождь, — свежие и ярко-алые. Мир вновь обретал приглушенные мраком ночи и размытые дождем живые краски.

Узнав, что у его жены где-то в Доминиканской Республике благополучно здравствуют четверо отпрысков, о которых та ни словом не обмолвилась до их бракосочетания, Джо Стопка, недолго думая, решил напиться. Выдалось невыносимо душное воскресенье — одно из тех, когда город, кажется, вымирает; еще в четверг в полдень на улицах появились автобусы, собиравшие всех желающих выехать на побережье Чесапикского залива или на Файр-Айленд, отъезд продолжался в пятницу и субботу, а к воскресному утру в городе оставались лишь дурни и калеки.

Мак-Нэлли только что открыл свое заведение, и Стопка оказался первым и единственным посетителем.

Джо Стопка — мужчина крепкий и в теле — обладал мягкими чертами лица, в которых проступало что-то по-детски беззащитное.

С первого взгляда определив его душевное состояние и не вдаваясь в расспросы о причинах такового, бармен поставил перед новоявленным отцом большого семейства двойной виски.