Мануэль Кинто - Знак Сатаны

Меня восхищает логика рассуждений Пучадеса и та легкость, с которой он выстраивает свою версию. Начитался, мошенник, дряни разной…

— Что же она делала — ночью, на улице, без провожатых?

— По профессии медсестра, она подрабатывала ночной сиделкой. В понедельник ее пригласили Пихуаны — ну, те самые, что держат колбасный заводик. Они с друзьями двинули на званый ужин в Союз фабрикантов, а вернувшись, отпустили девицу домой. Бедняжка буквально с ног валилась, ведь в предыдущую ночь у нее на руках скончался старик Порта — как выяснилось, от голодных колик.

Что и говорить, Пучадес основательно стал осваивать новое место службы.

— И она в одиночку двинулась этими ужасными закоулками, — встревает Суси.

— А вы что хотели бы? Вальделаплана — местечко спокойное. Никогда здесь ничего…

За третьим от нас столиком, прислонясь к стене, сидит какой-то тип, за которым я уже довольно давно исподволь наблюдаю. Мужик в годах и, судя по стеклам очков, близорук. Вид у него изрядно помятый. Он явно прислушивается к нашей беседе, прихлебывая остывший суп с фрикадельками. Промакнув губы салфеткой, закладывает ее кокетливым уголком в нагрудный карман пиджака, и, придав небритой физиономии слащаво-развязное выражение, подходит к нам.

— Так вы говорите, никогда ничего? Но это не так…

— Что? — вспыхивает Пучадес. — А вы кто такой, позвольте узнать?

— Зовут меня Аугусто Пальяс, работаю в муниципальном архиве. А до этого был журналистом, пока не турнули из редакции, — этот факт биографии он излагает без всякой озлобленности — видно, должность архивариуса его греет.

— Так, стало быть, вы обвиняете меня во лжи, сеньор архивная крыса? — продолжает пылить Пучадес. Точь-в-точь Малыш Билли, рвущийся разрядить кольт в ненароком заглянувшего в салон шерифа.

— Что вы, сеньор инспектор. Я только хотел сказать, что мне показалось, будто вы владеете не вполне точной информацией.

— Не заводись, Пуча, — стараюсь я его успокоить. — Сеньор, кажется, располагает кое-чем интересным. Недаром же он архивариус. Да вы присаживайтесь, чего там… Как насчет бокала вина — не повредит, я думаю?

Пальяс бросает иссохший взгляд на бутылку кальвадоса, которым мы орошаем трапезу. Я протягиваю ему стакан. Он садится. Выпивает.

— Пятнадцать лет назад здесь случилась похожая история.

— Еще одно убийство?

— Нет. Тогда жертве — а ею оказалась тоже девица — удалось спастись. Нападавший искусал ей все горло; да как!.. Ну, девица заорала благим матом, и человека два-три сбежались на крик — любопытно все-таки… Это ее и спасло.

— Так, говорите вы, насильник попытался только покусать, ей глотку, и ничего больше? — Пучадес отдает мне нить допроса.

— Я бы сказал — прокусить. Девица была проституткой, и негодяй нанес ей, можно сказать, профессиональную травму. Очень огорчил бедняжку.

— А не мог это быть кто-нибудь из ее клиентов с причудами? — оживляется Суси.

— Да брось ты, Суси, — пытаюсь я ее урезонить. — Такие штучки выделывать посреди улицы…

— А если это любовь? — не унимается она.

— Судя по ранам, он буквально рвал ей горло зубами. Похоже, это был осатаневший маньяк… — продолжает освежать свою память Пальяс.

— Так и не удалось выйти на его след?

— Ни разу. Спустя несколько дней комиссар Пуэртолас — он тогда здесь командовал — закрыл дело.

— А что было с девицей?

— Смылась. Только вышла из госпиталя — и на всех парусах двинула в Барселону.

— Тоже нашла куда! — фыркает Суси. — Если здесь кусаются, там с живой шкуру сдерут, не поморщившись.

Та блондинка, что накрывала на стол, улучив момент, приглашает Пучадеса к телефону — срочное дело. Окинув нас на прощанье многозначительным взглядом, инспектор величественно удаляется.

— Так вы полагаете, что между этими делами существует какая-то связь? — беру я быка за рога.

— Да как вам сказать… Слишком много воды с тех пор утекло, но тот случай сильно меня заинтриговал, и я решил повести расследование на свой страх и риск. Думаю, моя информация вам будет полезна.

— Чудно, право… Вы не находите, что слишком уж много времени вампир провел в раздумьях — отведать ему снова кровушки или погодить?

— Да, в тот раз ни одной зацепки не нашлось, и очень скоро полиция утратила всякий интерес к делу. Я было отважился проверить одну гипотезу, но…

Пальяс замолкает при виде Пучадеса, который подошел к нам попрощаться. Срочное совещание в ратуше, потом совещание в муниципалитете, и комиссар Родриго настаивает на его присутствии. Мы вновь остаемся втроем за столом.

— Тогда я был репортером местной газеты, — продолжает старик. — А потом от меня избавились по политическим мотивам: я пытался организовать в редакции профсоюзную ячейку… Но мне не стыдно прожитых лет. Когда дела мои опять пошли в гору, поздно было уже возвращаться — косяком пошли молодые газетчики, ребята все образованные, с амбицией… Ну да вам такие известны. Да бог с ними, у меня теперь теплое местечко в архиве.

— Похоже, тот комиссар, что вел дело, сменил место жительства.

— Ясное дело. Ушел в отставку — годы и новый режим демократии заставили его убраться с насиженных мест. Думаю, доживает свой век в Барселоне.

Уступив красноречивым взглядам нашей блондинки, мы выходим на улицу и там допиваем прихваченную с собой кока-колу. Ноги сами собой приносят нас в старую часть города, и вот мы — уже совсем неподалеку от места преступления. Небольшая площадка упирается в часовню, неподалеку от которой темнеют останки старинной усадьбы. У дома сохранился лишь фасад, за ним — груда развалин. В слабом свете фонарей угадываются контуры комнат, усыпанных мусором, щебенкой, обломками плит. Пальяс показывает место, где был найден труп несчастной медсестры. Путаясь в хламе и расшвыривая ногами голодных крыс, мы с Суси почти наугад пробираемся туда. Место это похоже на огромную пчелиную соту, куда ведет тропинка из утопленных в мусоре плит. Судя по всему, когда-то здесь была спальня; остались от нее лишь геометрические узоры мозаики на полу да две с половиной стены, на которых местами сохранились выцветшие обои. Нигде — ни намека на убежище бродяги. Только темное разлапистое пятно там, куда бросили убитую. Это место расчищено, очерчено мелом.

Огонек моей зажигалки скупо освещает стены и пол. До того скупо — едва что разглядишь, и, отобрав у Суси газету, в которую мы заворачивали бутерброды, поджигаю: теперь она служит нам факелом. Огонь разом выхватывает из полутьмы остатки стен — они сплошь испещрены нецензурными комментариями к рисункам, скажем так, эротического содержания. Внезапно мое внимание привлекает крест… Оборотный крест, наискось перечеркнувший заляпанную мелом стену. Его темно-красный цвет резко выделяется на фоне блеклых рисунков.