Михаил Рыбка - Пус Мидун (СИ)

— Ты слышал, что за тучунщина творится?

— И да, и нет. Смотря, о чем ты. Вчера я у Чумазого ночевал, и что было в поселке, я не слышал. Выпьешь? – Пус принялся отдирать в одном месте половицу.

— Выпью, ‒ шумно сглотнул орангутан.

Из-под содранной доски возникла наполовину пустая бутылка с черной жидкостью, лунным самогоном, который назывался так из-за того, что был черным, как ночь, но глаза, выпившего его, становились большими, словно полная луна. Варился он из смолы и забродивших рыбьих жабр.

— Это мой запас. На такие дни, когда молока кислого не достать.

Мидун взял из кучи хлама совсем рядом с притаившимся Прокопом пустую чашку и налил в нее пойла.

— Держи вот, ‒ чашка перешла к гостю.

Они чокнулись и в тишине вечернего часа забулькали два глотающих горла.

— Ух-х-х! – протянул густым голосом Шолох.

— Да, отборная, – согласился кот, отставил бутылку и угостился протянутой Шолохом закуской – ириской с давно истекшим сроком годности.

Шолох продолжил:

— Я о том говорю, что творится вокруг. Сначала семья белок пропала, потом кабана разорвали, а вчера ночью по городу тучунский дьявол гулял.

Залипшая на зубах ириска мешала Мидуну нормально говорить.

— Белки? Дьявол?

— Да-да, натурально дьявол, с Тучуна, тот самый! Я его слышал и даже тень его видел! – орангутан с важным видом поднял палец вверх.

Повеселевший было Пус, на минуту ощутил, как от страха у него под шерстью пробежали мурашки вместе с блохами. Ладно тучунский дьявол, но какие белки… Кот попытался вспомнить что-то, но все было тщетно.

— Все просто, ‒ продолжал пояснять Шолох, ‒ вчера после часу ночи я во двор вышел. Покурить, значит. Вот, вышел, и то ли мне показалось, то ли что еще, а сначала я услыхал, как что-то по дороге пронеслось. Быстро так, как ветер бывает – вжик! И листочки потащит за собой по земле. А потом со стороны твоего и Баркиного дома как будто стук, а потом… Потом такой истошный вопль пронесся по округе, что я сигаретку-то свою и проглотил разом всю. Даже не подавился. Со стороны Баркиного дома и кричали, будто заживо режут кого-то. Я сразу смекнул – то дьявол свои дела творит. А как смекнул, так дома то у себя и закрылся на все засовы. Да ты что, я такого ужаса никогда не испытывал. Приходит ночью и просто-таки из дома забирает! Я как в доме спрятался, сразу в окно начал смотреть – вдруг и за мной придет. И что я вижу – на фоне луны прошел ОН! Во весь рост! Где-то в два раза выше тебя, Пус, страшнее я не видел ничего! И идет, значит, а за собой тащит за хвост кого-то. Ну как я понял – Барку он тащил… Барку, значит…

Стоявший возле стены, неведомо, когда украденный Пусом железный прут, вдруг с диким лязгом грохнулся на половицы. Пробираясь сквозь хлам, Прокоп выбрался из своей засады и кинулся к очумевшему от испуга Шолоху.

— Да что ты, братец, ну неужто сам дьявол приходил? – заорала крыса.

Ставшие от неожиданности еще более круглыми глаза орангутана изобразили тихий ужас и едва не лопнули, а затем он схватился за сердце и начал медленно сползать по стене на бок. Мидун, который намного легче пережил испуг, пнул лапой Прокопа под ребра и схватил сползавшего Шолоха.

— Ты идиот, Сыцер! Ты же его угробил! ‒ завопил кот.

Прокоп не понимал, что именно он сделал не так и только мешался под ногами.

— Держи вот, лекарство! – Пус перевернул в горло орангутана бутылку с остатками спиртного, которое побулькало и полностью впиталось в горло обезьяны.

— Не дышит он! – метался внизу крыса Прокоп.

— Уйди, я и без тебя вижу, ‒ кот снова пинком отогнал крысу подальше от себя. После чего встал возле умирающего, который все еще опирался о стенку, и растерянно развел лапами – он не знал, что еще можно сделать, чтобы помочь. Орангутан опал, обмяк и уронил голову на плечо. В наступившей тишине были слышны лишь короткие вдохи крысиного носа и электрические разряды в кошачьей голове от натужной работы обоих полушарий мозга. Но ничего умного в голову кота не приходило.

Однако через минуту от Шолоха послышались звуки, похожие на кипение воды. Короткая судорога пробежала по его губам, и дыхание вдруг само по себе восстановилось. Тяжело хрипя, орангутан сел и принялся глубоко дышать, время от времени сухо прокашливаясь. А спустя пару мгновений Шолох явил вторую сторону своего характера, гоняя Прокопа по небольшой комнатке Пуса.

— Да чтоб твою жирную шкуру, прыщ ты мохнатый, на барабан натянули! – гремел раскатистый голос огромного существа.

Пус ушел в прихожую и попытался как-то отвлечься от надоевшей уже ему суеты. Он уставился в щель приоткрытой двери, куда вскоре проскочил и Прокоп, спасаясь от карающей длани разгневанного гиганта. Шолох, увидев, что гоняться больше не за кем, высунул морду в прихожую и пожаловался Мидуну:

— Чуть не извел меня, сволочь такая!

Пус только вздохнул. Он вдруг очень остро ощутил необходимость побыть одному.

— Я завтра на рыбалку пойду, ‒ сказал он, вспоминая, почему-то, медведя Драного. – Вставать рано.

— Понятно… Ну ты не серчай, если что не так, ‒ на вдохе выговорил Шолох, поднял керосинку и направился к выходу. Уже находясь в дверях, он повернулся к Пусу и сказал:

— Дьявол существует, Пус.

Закрыв за собой дверь, Шолох с керосинкой растаял в излившейся по округе темноте.

Ранее утро тревожно ощупало рассветом верхушки деревьев и вскоре начало пробираться в обитель кота. Кое-как уснув вчера вечером, Пус ощутил себя вполне выспавшимся, и даже похмелье не было таким жестоким, как обычно. Среди хлама в своей комнате он вытащил припрятанный заранее еще один мешок для рыбы вместо того, который стал саваном для Клавдии Сыцер. Положив мешок к ножу в карман жилетки, кот оценил перспективы погоды через окно – день обещал быть солнечным, хотя легкие порывы ветерка временами будоражили пожелтевшую листву в нижней части большого дерева, видневшегося из окна. Ворочая во рту сухим языком, Мидун пошел к Баркиному колодцу, достал ведерко воды, напился и смочил водой сухую свалявшуюся шерсть на морде.

Вскоре Пус шагал своей любимой тропой и старался совершенно ни о чем не думать. Не очень приятные воспоминания о провалах в его памяти не поднимали настроения. Кот осознавал, что стал убийцей, но мысль эта была дикой даже для его наполовину опустошенного разума. Хотелось перевернуть страницы последних дней и забыть, что они были. Следовало вернуться к тому месту, когда он последний раз рыбачил, завести новую соседку, подружиться с ней и предаться беззаботному пьянству у Чумазого. Повезло, что никто ничего толком не видел, никто не догадывается о тех тайнах, которые сквозняком гуляют в закоулках кошачьего мозга. Волноваться о Чумазом не стоило, ведь никто в поселке не принимал его за здорового члена общества. В головах жителей свежи были воспоминания о том, как прошлым летом енот, перепачканный в грязи, спустился со своей горы и, будучи в состоянии острого алкогольного делирия, бегал из одного двора в другой, пытаясь продать Солнце с доставкой на дом. Зверька тогда изрядно избили, после чего он перестал появляться в селе вовсе.