Хуан Гомес-Хурадо - Тайный агент Господа

— Это из-за меня, Карло?

— Прошу прощения?

— Из-за вчерашнего? Не думала, что ты способен на такое.

— Ispettora, прошу вас, не преувеличивайте значимость собственной персоны. В настоящем деле я заинтересован лишь в эффективном сотрудничестве с Ватиканом, и, судя по всему, именно эту задачу вы выполнить не в состоянии.

За тридцать четыре года своей жизни Паола никогда не видела столь наглядного и впечатляющего противоречия между словами человека и выражением его лица. Она не смогла сдержаться:

— Ты ничтожная свинья, Карло. Честное слово. Меня нисколько не удивляет, что за спиной все потешаются над тобой. Как ты мог докатиться до такого?

Директор Бои покраснел до корней волос, но ему удалось совладать с накрывшей его волной ярости. От бешенства у него затряслись губы, но он не позволил себе потерять голову, а холодно и расчетливо хлестнул наотмашь словами:

— По крайней мере я хоть чего-то достиг, ispettora. Пожалуйста, положите на стол удостоверение и оружие. Вы на месяц отстранены от работы без сохранения содержания, этого времени мне как раз хватит, чтобы тщательно рассмотреть ваше дело. Можете идти домой.

Паола открыла рот, чтобы достойно ответить, но обнаружила, что сказать ей нечего. В кинофильмах у героя всегда (в тот момент, когда деспотичный шеф отбирает у него атрибуты служителя закона) находится убийственная фраза, предвосхищающая триумфальное возвращение. В реальности инспектор лишилась дара речи. Она швырнула жетон и пистолет на стол и вышла из кабинета не оглядываясь.

В коридоре ее дожидался Фаулер — под конвоем двух полицейских агентов. Паола интуитивно поняла, что священник уже получил приказ, не предвещавший ничего хорошего.

— Итак, все кончено, — убито сказала Диканти.

Священник улыбнулся:

— Приятно было с вами познакомиться, dottora. К сожалению, эти джентльмены сопровождают меня в гостиницу, где я соберу вещи, а затем в аэропорт.

Криминолог рванулась к нему, намертво вцепившись в рукав:

— Святой отец, неужели вы не можете кому-нибудь позвонить? Что-то сделать? Отложить отъезд?

— Боюсь, нет, — ответил он, покачав головой. — Но надеюсь, однажды мы с вами выпьем по чашечке крепкого кофе.

Не прибавив более ничего, он освободил руку и пошел прочь по коридору, за ним последовала охрана.

Паола держалась мужественно. Она дала волю слезам, только приехав домой.

Д-р Конрой:Что это у тебя за книжка? «Загадки и головоломки». Нашел что-нибудь интересное?

№ 3643:Они очень простые.

Д-р Конрой:Загадай мне любую.

№ 3643:Они правда очень простые. Не думаю, что вам они придутся по вкусу.

Д-р Конрой:Мне нравятся загадки.

№ 3643:Хорошо. Если один человек копает одну яму час, а два человека выкапывают две ямы за два часа, сколько потребуется времени, чтобы выкопать половину ямы?

Д-р Конрой:Это легко… Полчаса.

№ 3643:( Смеется ).

Д-р Конрой:Что тебя так развеселило? Полчаса. Один час — одна яма. Полчаса — половина ямы.

№ 3643:Доктор, не бывает половины ямы. Яма она и есть яма. ( Смеется ).

Д-р Конрой:Ты хочешь этим мне что-то сказать, Виктор?

№ 3643:Ну разумеется, доктор, разумеется.

Д-р Конрой:Но ты не яма, Виктор. Ты вовсе не обречен неминуемо быть тем, кто ты есть.

№ 3643:Однако это так, доктор Конрой. А вас я должен поблагодарить за то, что вы указали мне истинный путь.

Д-р Конрой:Путь?

№ 3643:Я долгое время боролся с собой, стремился изменить свою природу, чтобы стать тем, кем я не являюсь. Но благодаря вам я принял себя таким, какой я есть. Разве не этого вы добивались?

Д-р Конрой:Невероятно. Я не мог настолько в тебе ошибиться.

№ 3643:Доктор, вы не ошиблись, вы заставили меня увидеть свет. Вы заставили меня понять, что соответствующие врата могут открыть лишь подходящие руки.

Д-р Конрой:Это и есть твоя сущность? Руки?

№ 3643:( Смеется ). Нет, доктор. Я ключ.

Паола долго рыдала за закрытыми накрепко дверьми и с открытыми кровоточащими сердечными ранами. К счастью, матери дома не было: она уехала на выходные погостить к друзьям в Остию. Паола восприняла ее отсутствие с облегчением. Ей было так плохо, что этого не удалось бы скрыть от синьоры Диканти. Но ей стало бы намного хуже, если бы она увидела, как мать волнуется и суетится вокруг нее, пытаясь подбодрить. Паола нуждалась в уединении, чтобы, захлебываясь слезами и отчаянием, оплакать без помех свой провал.

Паола лежала на кровати не раздеваясь. Сквозь окно в комнату проникали рассеянные лучи вечернего апрельского солнца и уличный шум. Прокрутив тысячу раз в голове недавние события и последний разговор с Бои, она заснула под этот несмолкающий гул. Часов через девять после того, как ее сморила усталость, восхитительный запах свежего кофе просочился в ее дремлющее сознание, побуждая выбраться из плена сна.

— Мама, ты так быстро вернулась…

— Действительно, я вернулся быстро, но вы обознались, — произнес некто вежливым глуховатым голосом на неуверенном итальянском с неправильными ударениями — голосом отца Фаулера.

Паола широко открыла глаза и, плохо осознавая, что делает, обняла священника за шею.

— Умоляю, осторожно, вы опрокинете кофе…

Криминолог неохотно отпустила его. Фаулер сидел на краю ее постели и весело смотрел на нее. В руках он держал чашку, которую он нашел в кухонном шкафу.

— Как вы сюда вошли? И как вам удалось ускользнуть от полицейских? Они были полны решимости отправить вас в Вашингтон…

— Охотно отвечу на ваши вопросы по порядку, — смеясь, ответил Фаулер. — Что касается того, как мне удалось избавиться от двух раздобревших и плохо подготовленных служак, — прошу вас, ради Бога, не относитесь с таким пренебрежением к моим способностям. А вошел я сюда очень просто — воспользовался отмычкой.

— Ясно. Курс для новобранцев ЦРУ, не так ли?

— Приблизительно. Сожалею, что вторгся самовольно, но я позвонил несколько раз, и мне никто не открыл. Я испугался, что вы попали в беду. Увидев, что вы мирно спите, я решил выполнить давешнее свое обещание и угостить вас кофе.

Паола встала с постели, взяла у священника чашку и сделала большой глоток живительного напитка. Комната освещалась лишь заревом фонарей, горевших на улице, от которых на потолок ложились длинные тени. В неярком отраженном свете Фаулер с интересом осматривал спальню. На стене висели дипломы: школьные, университетские и Академии ФБР. Кроме них были еще призовые медали по плаванию и несколько эскизов, написанных маслом лет, наверное, десять — тринадцать назад. Он словно заново открыл для себя, насколько уязвима эта женщина, умная и сильная, упорно продолжавшая тянуть на плечах непосильный груз прошлого. Какая-то часть ее души навсегда задержалась в ранней юности. Он попытался представить, на какой предмет в комнате падает ее взор, когда она ложится в постель, и сразу многое понял. Он мысленно провел линию от подушки к стене, и в точке пересечения оказалось изображение Паолы вместе с отцом в больничной палате.