Геннадий Сорокин - Портрет обнаженной [litres]

Чтобы совсем запутать Чистякову, последний вопрос я задал о Волкове.

– Паше на шмотки было наплевать. Если бы он захотел, родители бы его одели по высшему разряду, но Волкову это было не надо. Он в обычных брюках ходил, как мужик сорокалетний.

Почти инстинктивно я захотел посмотреть под стол, на свои ноги, но сдержался. Чистякова уловила мой несостоявшийся порыв, но расценила его по-своему.

– Вам бы вареные джинсы подошли. Я знаю магазин, где кооперативные вещи продают. Хотите, вместе сходим?

– Не хочу. Мне не нравятся протравленные хлоркой штаны.

– Вы что, «варенки» – это реально писк моды.

– Я не мышь, пищать не умею.

Поблагодарив свидетельницу за ценные советы по обновлению моего гардероба, я проводил Чистякову до выхода из райотдела и занялся текущими делами. Вечером с задания вернулись Горбунов и Далайханов. Я положил перед ними рисунок Чистяковой.

– Мне нужна такая же юбка. Цвет черный.

– Какой размер? – уточнил практичный Иван.

– Шершневу видел? Ориентируйся по ее габаритам.

– Юбка на резинке, – посмотрев пояснения к рисунку, сказал Далайханов. – С размером в талии мы не ошибемся, а как насчет длины? Шершнева эту юбку надевать не будет?

– Упаси бог! Я же не стриптиз-пьесу собираюсь поставить, а пьесу-реконструкцию.

– Новое в драматургии! – засмеялся Горбунов. – Ты сам такое название придумал?

– Название мое, а замысел я позаимствовал у одного американского писателя. У него в конце каждого произведения сыщик Ниро Вульф собирает в кучу свидетелей и подозреваемых у себя в кабинете, проводит допрос и называет убийцу. Убийца, естественно, тут же признается.

– Читал я про этого Вульфа, – припомнил Айдар. – Фамилия автора Стаут, а имя какое-то чудное, на собачью кличку похоже.

– Заседание литературного кружка окончено! – объявил я. – Юбка мне понадобится ровно через неделю.

На другой день я встретился с Садыковым и Мериновым. Выслушав мой замысел, они особого энтузиазма не проявили.

– Как это все будет выглядеть с юридической точки зрения? – засомневался следователь. – Во время реконструкции событий подозреваемая признается, а на допросе откажется от всего. Как ей обвинение предъявлять, если, кроме голых, ничем не подкрепленных показаний, у нас ничего не будет?

– Не откажется, – заверил я. – Моя реконструкция – это беспроигрышный вариант, основанный на знании психологии. Для любого молодого человека, хоть юноши, хоть девушки, мнение сверстников важнее всего на свете. Признание, данное следователю в кабинетной тиши, ничего не стоит. Следователь для подозреваемого – враг. Обмануть его – грех не велик, а вот выступить лжецом перед своими друзьями и знакомыми – на это никто не решится. Вернее, не так. Взрослый человек в трудной ситуации с легкостью наплюет на мнение окружающих. Исключение составляют представители замкнутых сообществ: уголовники со стажем, религиозные сектанты. Все остальные будут нагло врать на очных ставках и менять показания хоть по сто раз в день – свобода-то дороже! Для молодого человека, вчерашнего подростка, мнение друзей имеет совсем другой вес. Да о чем я вам говорю! Вы что, не сталкивались в своей практике со случаями, когда пацаны шли на преступление, движимые чувством «ложного товарищества»? Термин «ложное товарищество» придуман пятидесятилетними юристами, а для молодого человека, вчерашнего школьника, это товарищество вовсе не ложное, а самое что ни на есть истинное. Поставьте себя на место Шершневой. При всех она признается в убийстве, а потом откажется. Какие разговоры о ней пойдут? Все единодушно скажут: «Мало того, что она Луизу убила, так она еще и вывернуться хочет, на других свою вину свалить». Поверьте, для Шершневой проще в тюрьму пойти, чем со своим окружением порвать.

– В убийстве признаться – не кражу на себя взять, – высказал мысли вслух Садыков.

– Это для тебя лишний год в зоне – целая вечность, а когда ты не представляешь, что это такое – день за днем видеть небо в клеточку, то не будешь этим годом дорожить. Для вчерашнего подростка не наказание страшно, а осуждение или поощрение сверстников. Мотив важен, а не срок! Мотив у Шершневой самый что ни на есть благородный – она хотела любимого человека от тюрьмы спасти.

– Волков же 7 ноября еще на свободе был? – вспомнил Садыков. – Зачем ради любви было Каретину убивать?

– Первое. Шершнева видела, что клан Каретиных сильнее, чем связи отца Волкова, значит, в суде они победят и упекут Пашу в зону на долгие-долгие годы. Второе, и самое главное. Она ведь до сих пор уверена, что после смерти Луизы судить Волкова будет не за что. Потерпевшего-то нет! Если бы кто-то разъяснил Шершневой, что преступление Волкова окончено в тот миг, когда осколок вазы рассек щеку Каретиной, то Луиза сейчас была бы жива.

– Кто бы ей разъяснял! – воскликнул следователь.

Мы с Садыковым вздрогнули от неожиданности. Голос у Меринова сильный, зычный и громкий. Ему бы короля Ричарда Львиное Сердце в кинофильмах озвучивать. Как завопит Ричард-Меринов: «Коня мне, коня!», так все враги уши заткнут и с поля боя убегут.

– У нас Уголовный кодекс днем с огнем не достать, – продолжил он уже нормальным голосом. – В областной библиотеке на него очередь на месяц вперед расписана.

– Толку-то от твоего кодекса! – возразил Садыков. – Что ты в нем прочитаешь: когда можно подругу резать, а когда не стоит? Возьми учебник по аналитической химии, много ты в нем поймешь? Я, когда в институте учился, боялся этой химии, как огня. Формулки, циферки, валентность – сам черт ногу сломит. С Уголовным кодексом то же самое. Пока тебе преподаватель не разжует, в какой момент преступление окончено, сам ты не догадаешься.

– Андрей, почему Шершнева именно в праздник решила подружку прихлопнуть? Другого подходящего момента выбрать не могла? – спросил мгновенно забывший про УК следователь.

– Валю давно глодало чувство вины. По ее милости Волков лишился дара «оживлять» картины. Она его соблазнила, стала его первой женщиной, вот Паша и спустился с небес на землю. Я заинтересовался этим феноменом, нашел книгу с биографиями известных художников и выяснил интересную вещь. Некоторые гении эпохи Возрождения избегали близких контактов с женщинами, а другие, наоборот, были похотливы сверх меры. Леонардо да Винчи был девственником, а Рафаэль ни одной юбки мимо себя не пропускал и умер в расцвете лет от сифилиса. Паша Волков – из когорты Леонардо да Винчи, ему от плотских утех надо было в стороне держаться, а он не устоял. Когда у Волкова пропал дар, он почувствовал себя дураком: признаться-то, что переспал с Шершневой, он не мог, вот и выдумал эту историю с Осмоловским.

– Ну и что с того, что он переспал со страшненькой девушкой? Начинать-то с кого-то надо, – философски заметил Меринов. – Не жениться же он на Шершневой собирался.