Геннадий Сорокин - Портрет обнаженной [litres]

– Это тебе по фигу, кого пьяным в кровать тащить. Утром проснешься – все на водку спишешь, а для молодого человека быть осмеянным за выбор интимной подруги – это трагедия…

Я бы дальше развил мысль, но Садыков не дал.

– Вернемся к 7 ноября, – потребовал он.

– Шершнева увидела, что Кутикова что-то впрыснула в бокал Каретиной. Выпив шампанского, Луиза стала засыпать, и ее отвели в спальню. Через некоторое время Шершнева потормошила Каретину, убедилась, что та не реагирует, и решила покончить со всеми проблемами разом. Кортик лежал в тумбочке напротив входа в спальню. Шершнева весь день курсировала из зала на кухню. В какой-то момент она взяла оружие, вошла к Луизе и прикончила ее. На кухне привела себя в порядок, вернулась к гостям, выпила коньяка, расслабилась и стала с Чистяковым заигрывать.

– На нее так никто и не подумал? – спросил Меринов.

– Никто. Все на Кутикову грешат.

– Ну что же, – вздохнул следователь, – если у нас нет другого пути, то рассказывай, что тебе надо для постановки пьесы-реконструкции.

– Первое: ваше участие. До самого финала вы будете статистами, а после признания Шершневой я отдам ее вам в руки. Второе: мне нужно большое помещение. Спортзал, например. Третье. Тут я, Федор, без твоей помощи не обойдусь. Мне надо будет собрать всех участников пьесы к определенному времени. Я составлю список, пошлю своих оперов, а ты пошли своих.

В конце встречи я сказал:

– В моей пьесе будет столько грязи, лжи и предательства, что Шершнева на фоне остальных участников реконструкции не будет выглядеть чудовищем. Она-то пошла на преступление не из корыстных побуждений, а чтобы любимого человека от тюрьмы спасти. Даю гарантию, с точки зрения молодежи главной сволочью будет Лапшина, а невинной жертвой – Кутикова.

– Тебе не жалко Кутикову? – спросил Садыков.

– Мы ей свободу дарим, а от грязи она отмоется.

Рассказав коллегам о предстоящем мероприятии, я скрыл от них одну важную деталь: решающее доказательство в пьесе будет фальшивкой.

Почти две недели я выжидал. Садыков за это время договорился насчет спортзала, операм раздали списки лиц для задержания и доставки, следователь, не посвящая прокурора в детали и лица, получил от него согласие на арест преступника, а я все ждал. Наконец вечером 22 декабря появился сияющий Александр Клементьев, мой незаменимый тринадцатилетний помощник.

– Я все сделал, дядя Андрей! – отрапортовал он.

– Рассказывай! – нетерпеливо потребовал я.

– Я каждый день приходил к ее техникуму, как на отметку. Несколько раз внутрь проникал, пока вахтерам не примелькался, и они не устроили на меня облаву. Сегодня утром смотрю: девушка одета в ту самую юбку, что на рисунке. Я подошел к ней на крыльце, в тамбуре прижался и незаметно вымазал юбку краской. До завтра она эту юбочку ничем не отстирает.

– Молодец! – похвалил я паренька и взялся за телефон. – Федя? Гонг пробил. Начало пьесы завтра, в полдень.

Пока я был занят, Клементьев покорно сидел за столом Айдара. Уловив момент, когда я освободился, Александр робко попросил:

– Дядя Андрей, мне бы… ну… это… потренироваться…

Я спустился в дежурную часть, получил пистолет, патроны брать не стал.

– Держи! – протянул я оружие пареньку.

Александр отщелкнул обойму, взвел курок, прицелился в воображаемую мишень в углу кабинета и «выстрелил».

– У тебя рука дернулась, – сделал я замечание.

Клементьев вновь взвел курок и стал целиться. До позднего вечера, пока я не засобирался домой, Александр «палил» из пистолета по мишеням, резко выхватывал его из-под одежды, словом, развлекался, как мог.

В десять утра за мной в райотдел заехал Садыков. По пути к месту постановки пьесы-реконструкции я рассказал Федору забавный случай из моей жизни:

– Во время учебы в Омске на третьем курсе познакомился я с девушкой из института культуры. Она на первом же свидании пригласила меня к себе в общежитие. Я, предвкушая интересный вечер, пришел, проскочил мимо старухи на вахте, поднялся на этаж, открыл заветную дверь и обомлел: посреди комнаты стоял празднично накрытый стол. На стульях и на заправленных кроватях меня дожидались девушки, двенадцать человек, одна другой краше. Девчонка, к которой я пришел на свидание, пригласила меня занять место во главе стола и говорит: «Сегодня у Андрея день рождения. Поздравим его!» Встает одна из красавиц, зачитывает поздравление. В конце ее выступления все зааплодировали. Девушка подошла ко мне и говорит: «Андрей, позволь тебя поцеловать!» и чмокает в щеку. Потом другая девушка трогательно поздравляет меня с днем рождения, целует в щеку. После третьего поздравления я догадался, что студентки на мне тренируются проводить культурно-массовое мероприятие под названием «День рождения молодого человека».

– Чем мероприятие закончилось? – спросил нетерпеливый Садыков.

– Я терпеливо выслушал все поздравления, принял участие в безобидных конкурсах, попил чай, съел кусочек торта и вернулся в родную казарму. Больше я этой девушки-затейницы не видел и встречи с ней не искал. Суть: мой день рождения в октябре, «праздновали» его в феврале, но студентки так искренне поздравляли меня, так трогательно целовали в щеку, что к концу мероприятия я поверил, что все они – мои хорошие знакомые и именно сегодня, зимой, мой настоящий день рождения.

– Я бы на твоем месте обиделся. Пришел на свидание, а там – облом!

– На кого обижаться? На случайную знакомую? Ей-то какое дело до моих обид? Зато я понял, что если мероприятие подготовлено и проводится искренне, с огоньком, то у зрителей и участников будет ощущение реальности происходящего. Сегодня я в лепешку разобьюсь, но гости Каретиной вспомнят, как дело было.

– Посмотрим, – философски заключил коллега.

Для постановки пьесы-реконструкции Садыков выбрал небольшой спортзал на втором этаже спорткомплекса «Динамо». К нашему приходу на полу спортзала была размечена квартира Каретиной в полную величину. Стены были обозначены дорожками свежих опилок, в «спальне» и «комнате Луизы» стопкой лежали кожаные маты, изображающие кровать. «Входная дверь» в «квартиру» располагалась напротив входа в спортзал. В условной «гостиной» вокруг мата на полу были расставлены табуретки по числу участников застолья.

– Отлично! – оценил я «декорации» к пьесе. – С руководством «Динамо» проблем не было?

– Спорткомплекс-то наш, ведомственный. Я сделал заявку в областном УВД, главный спортсмен управления подписал. Директор, правда, был недоволен, что мы мешок опилок принесли, но я заверил его, что после мероприятия приведем спортзал в порядок.

– Ну что же, Федя, оставайся здесь, а я пошел гостей встречать.