Бернар Миньер - Долина [litres]

Дирекция больницы разъясняла, что судебная медицина – падчерица, бедная родственница профессии, отсюда и ее неспособность обеспечить достойные судебно-медицинские услуги. Прокуратура возражала, что только на эту службу она перечислила 700 000 евро из ежегодных субсидий, и денег больше нет. Проблему отфутболивали из одной инстанции в другую. А в результате родителей Тимотэ Хозье приняли в обстановке, совершенно не подобающей их несчастью.

Спустя час они отправились обратно, а перед глазами неотступно стоял их сын, распростертый на металлическом столе, белый, как бумага, но без видимых следов насилия. Патологоанатом воздержался говорить им, что перенес Тимотэ. Пусть уж это возьмет на себя кто-нибудь другой… К тому же для проведения вскрытия надо было дождаться приезда судебного медика из Тулузы, который прибудет не раньше завтрашнего дня.

Как некогда проделал этот путь Сервас, только в обратном направлении, Марсьяль и Адель Хозье свернули с шоссе А64 на уровне Ланмезана на юг, в горы.

Когда они ближе к вечеру приехали в Эгвив, там уже были готовы. Сервас смотрел на возбужденных людей и думал о Марианне. Он прикидывал, сможет ли в нужный момент воспользоваться расследованием, чтобы продолжить поиски и убедить Ирен ему помогать. А ведь действовать надо было очень быстро.

– Приношу вам свои соболезнования, – сразу сказала Ирен родителям. – Я капитан Циглер из следственного отдела жандармерии По. Я буду вести расследование.

Сервас заметил, как грозно покосился отец на серебряное колечко ее пирсинга.

– Мы видели тело Тимотэ в больнице… Скажите, он очень страдал?

Это сказала мать , женщина лет шестидесяти, с сухими и безжизненными крашеными волосами, с покрасневшими глазами на опустошенном горем лице.

– Боюсь, что да, – ответила Ирен.

Сервас увидел, как сразу осунулось лицо Адель Хозье. Он взглянул на отца, маленького коренастого человечка, у которого центр тяжести был смещен вниз, как у чемпиона по классической борьбе. Плоское широкое лицо с настороженными глазами напоминало бульдожью морду… На нем была коричневая куртка, рубашка в клетку и дешевые брюки. Мартен сразу почувствовал в нем натуру заурядную и скучную, хотя и не без склонности к подозрительности и враждебности.

– У вас есть какие-нибудь предположения, кто мог это сделать? – поинтересовался Марсьяль Хозье.

– Пока рано что-то предполагать, – ответила Ирен, обернувшись к нему. – Мы обнаружили множество косвенных улик на… месте преступления, допросили нескольких людей, из тех, кто общался с вашим сыном. А также начали выяснять детали его прошлой жизни.

Она помедлила, колеблясь, говорить или нет.

– Мы узнали, что он… убил свою сестру. Это правда?

Мать разрыдалась. Отец бросил на Ирен мрачный взгляд.

– Это старая история. Ему тогда было шестнадцать. А с чего вы решили, что это имеет отношение к делу?

Циглер бросила быстрый взгляд на плачущую мать и снова повернулась к отцу.

– Вы знали, что ваш сын был дилером?

– Кем?

– Он торговал наркотиками…

И тут на лице отца впервые отразилось страдание.

– Мы с ним почти не общались. Он с нами не разговаривал, никогда не звонил, а на наши звонки не отвечал. Мы почти год не виделись. А перед этим он стал грубить, вел себя вызывающе и агрессивно. И со мной, и с матерью. Он нас ненавидел . Что касается вашего вопроса, то да, я знал, что он принимает наркотики. А насчет торговли – не знал… Конечно, это наша вина. Мы живем в обществе, где люди все меньше и меньше чувствуют ответственность и всегда сваливают вину на других… И Тимотэ был таким: он не отвечал ни за что, даже за собственные промахи.

– То есть у вас тоже нет никаких предположений, кто мог это сделать? – спросила Циглер, пропустив мимо ушей его речь.

Она, наоборот, считала, что многие представители старшего поколения слишком держатся за свои кресла, за свою ренту и привилегии в ущерб новым поколениям.

Мать отрицательно покачала головой, а отец стиснул зубы:

– Я ведь только что сказал, – произнес гинеколог голосом, режущим, как лезвие ножа, когда оно входит в масло.

– Благодарю. Мы свяжемся с вами, если возникнут еще вопросы.

– А его собака, – осведомился Марсьяль Хозье, – как с ней поступили?

Ирен Циглер вскинула голову.

– Собака? Какая собака?

– У Тимотэ был бойцовый пес… Черный ротвейлер… Думаю, пес был единственным, кого он действительно любил.

Циглер пристально на него взглянула.

– Мы не нашли никакой собаки.

21.30. Наступала ночь, и склонами гор завладела тьма. Она растеклась среди пихт и домов, а долину уже давно накрыла горная тень. Как и каждый вечер, уменьшенная модель человечества, населявшая долину, возобновила войну с сумраком, и внизу загорелись тысячи огоньков, похожих на рождественские гирлянды. То был ежедневный вызов, брошенный сказочным вершинам, темным лесам, звездному небу – всей природе, которая существовала здесь задолго до заселения долины.

Марсьялю Хозье не было до леса никакого дела. Он любил город. Его шум, его грязь, сигналы клаксонов. И его бесчисленные возможности. Он отпер дверь шале, которым они с женой владели здесь, в высокой части города, в самом изысканном квартале Эгвива, где над крышами красивых, стоящих вдали друг от друга домов возвышались деревья.

Он был очень сердит. Расследование поручили женщине.

Хуже того, женщине слишком молодой, да еще с пирсингом в носу и татуировкой на шее. Черт побери, куда катится мир? А тот второй тип, что держался рядом с ней и не сказал ни слова… Еще один, кого женщины лишили мужественности. Мерзость эпохи. Вот он сам – гинеколог. Но скоро мужчины вообще не смогут заниматься этой профессией. Женщин он ненавидел . Вот уже тридцать лет он раздвигал им бедра и с самого начала их ненавидел и презирал.

Он открыл дверь. За спиной раздавались всхлипы жены.

– Ты можешь помолчать хоть минуту? – бросил он.

Марсьяль Хозье был очень зол. А еще он боялся. Боялся, потому что эта шлюшка сказала: Тимотэ страдал перед смертью . Он понимал, что это значит: так или иначе, а его сына мучили. Едва он об этом подумал, как все тело покрылось мурашками. Кто его мучил? Зачем? Неужели это имеет отношение к тому, другому делу ? Он щелкнул выключателем у двери, но свет не зажегся. Что ты будешь делать … Нет электричества. Счетчик в очередной раз выключился.

Он обернулся, прислушался к раскатам грома, которые доносились с быстро мрачневшего неба. Верхушки деревьев качались от ветра. Воздух наполнился ожиданием, как бывает перед раскатом грома. «Наверное, это из-за грозы», – подумал он.

– Марсьяль, чего ты ждешь?

– Электричества, оно отключено.