Луиза Пенни - Очень храбрый человек

– Тогда как Рут могла видеть предыдущее? – Он понизил голос еще больше. – Сколько ей лет?

– Понятия не имею. Я до сих пор не могу толком подсчитать, сколько лет утке, – сказала Клара.

И в этот момент Роза, шествующая на руках у Рут немного впереди, повернула голову на сто восемьдесят градусов и сердито посмотрела на них.

– Утиная дьяволица, – прошептал Габри. – Если она развернет голову на триста шестьдесят градусов, я убегу в горы.

Но Роза отвернулась от них и уютно устроилась на сгибе руки Рут. И заснула.

Либо она не интересовалась подъемом воды, либо ее это мало волновало.

Впрочем, подумала Клара, когда они вошли в бистро, утки умеют летать. А люди – нет.

Колеса прокручивались в густой грязи, и машину водило из стороны в сторону.

Весенняя оттепель снова принесла надежду и дорожную жижу. Наступил прекрасный грязный сезон.

– Стоп-стоп, – сказал Гамаш. – Arrêt [15] Остановка (фр.) . , – скомандовал он, когда Клутье в очередной раз нажала на газ.

И машина соскользнула еще на несколько футов в сторону, к канаве.

Перед ними скользила назад патрульная машина Камерона. Прямо на них.

– Сдавайте назад, – сказал Гамаш. – Медленно.

Его голос звучал спокойно и ровно, хотя он видел, что машина Камерона прибавляет скорость на крутом склоне.

– Вы должны… – начал он.

– Я знаю, знаю.

Клутье переключила рукоятку на задний ход и прикоснулась к педали газа. Гамаш напрягся, наблюдая за приближающейся машиной Камерона, пока Клутье держала ногу на педали и их машина набирала скорость.

Когда полицейские машины встретились, раздался негромкий удар. Клутье умело придерживала тормоза, и обе машины теряли скорость, пока не остановились на обочине.

Она идеально осуществила маневр. Гамаш сомневался, что у него могло получиться так же.

– Великолепно, – сказал он и увидел улыбку на ее лице.

– Пожалуйста, не просите меня повторить.

Он рассмеялся:

– Поверьте мне, агент Клутье, если потребуется еще раз сделать что-либо подобное, я в первую очередь обращусь к вам.

Камерон вышел наружу и заскользил к ним, держась за машины. Наконец он остановился у окна Гамаша:

– Это было здорово. Merci. – Он наклонился и посмотрел на Гамаша. – Что теперь?

– Теперь, – сказал Гамаш, хватая шапку и перчатки, – мы пойдем пешком.

Клутье взглянула вверх по склону:

– До их дома не меньше километра.

– Тогда нам лучше поспешить, – сказал Гамаш.

Он вышел из машины и огляделся.

Пухлые апрельские снежинки перестали падать с неба, воздух был прохладный и свежий. Гамаш сделал глубокий вдох, ощутил сладковатый запах сосен, и прелых листьев, и дорожной жижи.

И услышал…

– Что это? – спросила Клутье, наклонив голову к плечу.

– Река, – ответил Камерон. – Вероятно, лед тронулся. Начался весенний паводок.

Гамаш повернулся на звук, исходящий из леса. Вода устремлялась вниз по склону холма. Звук в сельском Квебеке такой же привычный, как звук сирен в городе.

Сегодня утром, когда он выезжал из Трех Сосен в Монреаль, все было тихо. Если не считать легкого шороха, с каким громадные снежные хлопья падали на деревья, дома и автомобили.

Но за это время что-то сломалось, что-то проснулось. Что-то отнюдь не тихое.

Гамаш сделал еще один глубокий вдох, но уже с меньшим удовольствием.

Весной, с потеплением, много чего просыпалось. Медведи. Бурундуки. Скунсы и еноты. И реки.

Они пробуждались к жизни.

Мало что было мощнее, или разрушительнее, или ужаснее, чем голодный медведь или река в половодье.

Гамаш точно знал, куда текут воды этой реки. Хотя он никогда не бывал здесь прежде, но географию района знал неплохо. Они находились совсем рядом с Тремя Соснами.

А это означало, что они слышат рев Белла-Беллы, несущей свои воды в их деревню.

Он достал телефон, чтобы позвонить Рейн-Мари, предупредить ее, узнать, как обстоят дела, но Камерон говорил правду: сигнал здесь отсутствовал.

Гамаш убрал телефон в карман, повернул голову и посмотрел на покрытую жижей дорогу.

– Идемте, – сказал он и двинулся вверх по склону.

– Лотерейный билет, – сказала Изабель Лакост, глядя поверх папки на Жана Ги Бовуара.

– Что?

У Лакост была пауза между двумя встречами. Она зашла поболтать, а он нагрузил ее работой – всучил папки с делами и сказал: «Посмотри-ка вот это и скажи, что думаешь».

Они сидели в дружеском молчании, читая порой отвратительные, порой незамысловатые и всегда трагические дела об убийствах. Время от времени суперинтендант Лакост задавала вопрос. Или писала замечание. Или комментировала.

– В деле Андерсона, – пояснила она. – Жертва найдена с лотерейным билетом в кармане.

– Oui. Группа коллег объединилась в лотерейный пул.

– Она сама этот пул и организовала.

– Да. – Бовуар наклонился к ней, чтобы прочитать документ, который она держала. – Однако билет оказался невыигрышным.

– Это не имеет значения.

– А что имеет?

– Все в ее отделе участвовали в этом пуле, так? Десять человек.

– Да.

– Но здесь сказано, что там работали одиннадцать человек. Одного не включили. Кого именно?

Бовуар откинулся на спинку стула и задумался. Деталь казалась незначительной, но не существует незначительных деталей, когда речь идет об убийствах. И об убийцах. Они прячутся в деталях. Незначительных деталях, которые так легко упустить.

– Ты думаешь, тот, кого не включили в пул, убил ее из-за лотерейного билета? Почему же тогда он его не забрал?

– Non. – Изабель покачала головой. Потом вдруг посмотрела на часы. – Я опаздываю на следующую встречу.

– Но постой, зачем оставлять билет, если это и есть мотив? – крикнул Бовуар ей вдогонку.

– Мотивом был не билет, а то, что этого человека не включили. И вероятно, уже не в первый раз. Что бывает, когда тебя снова и снова щелкают по носу?

Он схватил дело и пролистал его, бормоча:

– Черт. Возможно, она права.

Старший инспектор Бовуар позвал следователя, ведущего дело, и предложил ему собрать информацию о коллеге, который не участвовал в пуле.

Потом продолжил просматривать дела.

Будь он проклят, если оставит своему преемнику хаос в документах. Тем более что ему предстоит провести с этим преемником еще много праздников.

Через десять дней он, Анни и Оноре сядут на самолет до Парижа, чтобы начать там новую жизнь.

Поверить в такое было почти невозможно.

Апрель в Париже. На деревьях уже листва. Сады, разбитые в классическом стиле, полны цветов. Парижане сидят за уличными столиками кафе, наслаждаются теплом и аперитивом.

Город света во всем своем блеске.

Бовуар посмотрел на Монреаль через большое окно. Низкие тучи закрывали вершину горы Мон-Руаяль.

Снег прекратился, но мгла осталась.