Ирина Лобусова - Праздник Святой Смерти

Дальше Крестовская написала на листке то, что волновало ее больше всего: БЕЛЫЙ ЦВЕТ. Белый театральный грим, белое платье… Акцент на БЕЛЫЙ ЦВЕТ. Это почему-то больше всего смущало Зину.

Почему именно этот цвет? Первый вывод, который из этого следовал, — значит, культ не сатанинский. Эта религия, этот культ или что-то там еще не было связано с дьяволом. Однако оно было связано со злом, потому что ради служения этому культу требовалась смерть.

Сатанисты предпочитают черный антураж своих служений. В культах вуду и Кали обязательна кровь. Не известно ни одного культа зла, где преобладающим, доминирующим цветом мог быть белый. Даже в гриме.

Что вообще означает белый цвет? Это цвет невинности. Цвет деревьев весной — пробуждение жизни. Подвенечное платье невесты по древней традиции белое. Однако речь не шла о свадьбе. В этих убийствах не было никакого сексуального подтекста. Белый цвет означал невинность, надежду. Но не секс.

Зина вдруг вспомнила, что в некоторых религиях цветом траура как раз является белый. В индуизме, буддизме белые одежды надевают в знак скорби. Могло ли это иметь здесь какое-то значение?

А что, если ключевым является не только белый цвет, но и молодость жертв? Юный, совсем невинный возраст убитых детей? Если молодой возраст жертв — это попытка подарить «богине» или убийце вечную молодость? Если культ связан с каким-то ритуалом продления молодости и физической красоты?

Как сохранить молодость, людей волновало издавна, причем и мужчин, и женщин в равной мере. Люди так устроены, что не хотят стареть. С древних времен известна куча магических ритуалов, направленных на сохранение молодости и красоты. В большинстве таких ритуалов фигурировали убитые дети.

Зина сама читала какой-то средневековый роман о знатном вельможе, который поставлял детей из бедных семей знаменитому алхимику, а тот из них изготавливал эликсир вечной молодости, который продлевал вельможе его красоту. А что, если и здесь происходило нечто подобное?

Следующим словом, которое написала Крестовская, было ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ. Да, судя по всему, идея о жертвоприношении, которую Зина вычитала в учебнике, здесь была наиболее близка. Возможно, смерть девочек являлась жертвоприношением, жертвой, которую подносили неким высшим темным силам. И эти силы требовали, чтобы жертва умирала красиво — то есть безболезненно, не в муках, а в радости. Полная противоположность сатанизму, где чем больше мук, крови и страданий, тем лучше.

Что же это за милосердное божество? А что, если белый цвет символизировал весну, после которой идет лето, жатва? То есть опять жертвоприношение… Может, жатва — это три «счастливых» трупа, обеспечивающих хорошее лето — июнь, июль, август?

Тут Зина затаила дыхание. Если три жертвы действительно были как-то связаны с летними месяцами, то трупов больше не будет. А это уже немаловажная догадка.

Она еще раз взглянула на свой список: КУЛЬТ, БЕЛЫЙ ЦВЕТ, ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ. И тут только поняла, что упустила самый важный момент!

Да, было проведено вскрытие, чтобы определить причину смерти. Но о знаках, рисунках, может, синяках на теле жертв не было сказано ни слова! А какие-то следы все равно должны были остаться. Более того, если это было жертвоприношение какому-то темному божеству — обязательно должны быть знаки! Кобылянский просто не догадывался о том, что такие знаки нужно искать.

Значит, нужно еще раз провести вскрытие. Наверняка девочек еще не похоронили. И Крестовская сама, лично займется их телами. Бершадов дал ей зеленый свет во всех направлениях. Очередная ступень — повторное вскрытие. Значит, завтра утром ее ждет родной морг.

Внешне все обстояло солидно — прочная железная калитка, закрытая на большой замок, ночная лампочка, горевшая над входом, — столько воспоминаний она оставила! Но Зина знала, как открывается эта с виду неприступная дверь.

Она пришла слишком рано, потому что не спала всю ночь. И было ровно 5.15, когда Крестовская вошла в Валиховский переулок. Ночью она честно пыталась прилечь, но как только это делала, начинали мерещиться кошмары. В этих кошмарах маленькие девочки танцевали в белых платьях. Пышные юбки развевались, словно лепестки большого цветка. И Зи-не так хотелось присоединиться к ним…

По большому счету, кошмаром это назвать было нельзя. Ну подумаешь, танец в белых платьях, что тут такого. Но психологически это означало, что Зина уже впустила это дело слишком глубоко в свою душу. Так глубоко, что спит и просыпается с ним. И ей становилось страшно. Так бывает в предвкушении чего-то ужасного, что обязательно должно случиться. И вот если случится, то как со всем этим потом жить? Зина ни за что бы не объяснила, что такого страшного могло произойти в ее жизни. Но во сне это казалось неотвратимым, очевидным…

Крестовская решительно шагала по Валиховскому переулку. Подойдя к калитке, просунула руку в отверстие забора и нажала тайную небольшую задвижку, о которой знали только сотрудники морга. Калитка распахнулась, Зина вошла внутрь. Постучала костяшками пальцев в металлическое заграждение. Возникший на пороге санитар почему-то совершенно не удивился и как свою, родную, впустил ее внутрь.

Кобылянского еще не было. Зина осталась ждать в комнате, в которой провела столько часов прежде, заполняя бесконечные формуляры. От всего здесь веяло теплом. Ей казалось, что она вернулась домой, как ни странно было испытывать подобное определение по отношению к моргу. Но она действительно ощущала себя так, как дома.

На пороге возник знакомый санитар. Он всегда подготавливал все для вскрытий, которые они проводили с Кобылянским.

— Зинаида, чаю? — прищурился.

— Шутить изволите? — усмехнулась Крестовская. Иронию этого ответа могли понять только те люди, которые долгое время работали в морге.

— По пятьдесят? — Лицо санитара расплылось в понимающей, довольной улыбке.

— По сто, — тряхнула головой Зина.

К сожалению, коньяка у него не было. Вообще-то санитары в морге зарабатывали хорошо, больше всех остальных служащих, но денег на то, чтобы пить коньяк, все-таки не хватало.

Однако санитар принес не какую-то там бурду, не самогон, от которого у Зины выворачивало всю душу, а бутылку «Столичной» — водки, приличной по всем временам. Разлил по стаканам. Выпили. В морге закуски не было. Да Крестовской и не нужно было закусывать, она привыкла к тому, чтобы всегда держать себя в руках. Только приятное тепло разлилось по телу, поднимаясь выше и выше. И это было просто необходимо перед тем, что предстояло ей делать.