Хейне Баккейд - Встретимся в раю

Мы идем по плато до обзорной площадки, где я снова отдыхаю, пока Гуннар и Юханне справляются с картой.

– Вон там видны острова Лаувикёйене. – Юханне показывает на крошечные холмы и скалы в устье фьорда. Между фьордом и нами лежит другое плато, ниже по уровню, покрытое лесом и множеством озер разных размеров. Прямо перед нами – устье реки. – Сейчас это природный заповедник для болотных куликов, – она переводит взгляд влево от нас, на маленькое озерцо, почти скрытое березняком с задней стороны горы. – Дом должен быть где-то там, в лесу.

– Как мы туда спустимся? – спрашиваю я.

– Нужно идти осторожно. – Юханне проводит рукой по подбородку, осматривая осыпь гальки вниз по склону.

– Зачем кому-то строить дом в таком месте? – с любопытством спрашивает Гуннар.

– Охота, морская рыбалка, птицы на холмах. Там внизу и севернее, на полуострове между Нурдпуллен и Сюнндалсфьордом, есть несколько ферм, но никто уже не хочет жить в таких условиях. Раньше вместо машин были лодки, а вместо шоссе – море. Теперь все ездят по горам на квадроциклах.

– Вот как, – Гуннар задумчиво кивает, прослушав мини-лекцию по истории края.

– Да что вы говорите, – уныло шепчу я про себя, идя за ними вниз по склону к осыпи. – Невероятно. У них были лодки. Я вообще-то из Исландии, дуреха. Как по-твоему мы туда добирались? На бумажных самолетиках прилетали?

Я продолжаю насмехаться, ковыляя к груде камней, и вдруг резко останавливаюсь. – Вы сказали, на квадроциклах?

– Что? – Юханне останавливается и оборачивается ко мне. – Что вы сказали?

– Квадроциклы. Вы сказали, все ездят по горам на них.

– Верно.

– Так мы и сюда могли заехать на квадроцикле?

Она улыбается и качает головой.

– Это запрещено.

– Но мы могли?

– Это запрещено, – она продолжает шагать и обращается к Гуннару, дойдя до места, где он стоит. – Природа северной Норвегии в опасности. Добыча нефти, жилые фургоны и водные скутеры. Если мы не примем меры, нашим внукам достанутся черное море и пляжи, заваленные скелетами фургонов с номерными знаками Евросоюза.

– Кстати, я говорил вам, что ненавижу северную Норвегию? – начинаю я, следуя за ними. – Сильно и мучительно ненавижу. Час здесь – словно год. Я так сильно ненавижу это место, что… – в конце концов моя вспышка гнева заходит слишком далеко – я спотыкаюсь о камень, скольжу и сваливаюсь на спину им обоим, и мы втроем чуть не улетаем кубарем по гальке к верной смерти. Гуннар смачно обругивает меня и заставляет заткнуться, поэтому остаток пути я молча иду между ними.

Наконец мы выбираемся из гальки и входим в лес, где ветер не так задувает, а дождь не раздражает настолько сильно, не так щиплет. Сквозь ветви мы видим маленький темный водоем, больше всего напоминающий лесное озеро, окруженное гнилыми пнями и мертвым камышом. У горного склона виднеется маленький красный домик с торчащими из крыши ветками поваленного дерева.

Внезапно вокруг воцаряется полная тишина, словно горный склон за домиком защищает нас от ветра. Земля покрыта слоем крупнозернистого мокрого снега. Участок окружен елями, укрывающими его от порывов ветра с фьорда.

– Думаю, это он, – говорит Юханне. Мы все вместе движемся ко входу в дом. Несколько веток поваленного дерева свисают на дверь.

– Похоже, тут давно никого не было, – разочарованно добавляю я.

В доме два маленьких фронтальных окна, по одному с обеих сторон от двери. У входа прибиты в ряд несколько рыбьих хвостов, а справа, в глубине елей, стоит древний туалет-скворечник с приоткрытой дверью. Я замечаю кое-что за дверью и отделяюсь от нашей троицы, чтобы поближе рассмотреть.

– Что-нибудь видишь? – кричит Гуннар за спиной, пока я пытаюсь открыть дверь.

– Да, – отвечаю я, справившись с дверью. – Надгробие, – говорю я, делая шаг назад и смотря на каменную плиту, стоящую за дверью.

– Какое надгробие? – спрашивает Юханне, когда они с Гуннаром подходят ко мне.

– Сольвейг Борг, – читаю я. – Родилась 06.07.1939, умерла 12.08.2016.

– Встретимся в раю, – дочитывает Гуннар Уре.

Я отпускаю дверь туалета и иду к хижине. Вдруг ветки на деревьях поднимаются и впускают ветер с моря. Холод пробирает сквозь одежду и оседает на лице.

– Пора посмотреть, что еще он тут спрятал.

Два окна на фасаде закрыты плотными шторами. Мы обходим дом, сзади – еще одно окно, меньше, чем те два. Тоже занавешено. Мы возвращаемся ко входу и дергаем дверь. Заперто.

– Взломаем ее? – Юханне смотрит на Гуннара. – У нас веская причина?

– Подождите, – я делаю шаг назад, чтобы еще раз как следует рассмотреть хижину и поваленное дерево, торчащее между стропил крыши. – У меня есть идея.

Я подхожу к ближайшей к дому елке и начинаю карабкаться по ней. Я забыл о холоде, о мокрых ботинках, что-то меня пересилило. Сильное беспокойство по поводу того, что ждет нас внутри, вместе с нездоровой дозой любопытства движут меня вперед. Забравшись достаточно высоко, я скольжу по толстой ветке, отталкиваюсь и спрыгиваю на крышу.

– Ствол пробил крышу, – кричу я и смотрю на ждущих у входа Гуннара и Юханне. – Попробую попасть внутрь сверху.

Гуннар оборачивается и недоверчиво поглядывает на болотистое озеро и далее на горный хребет.

– Кажется, туман подбирается ближе, – замечает он и застегивает молнию куртки доверху.

Я усаживаюсь на ствол дерева, протискиваю голову между веток, заглядывая внутрь, и начинаю отрывать рубероид, чтобы пробраться между стропил. Через несколько минут проковыриваю достаточное отверстие и пролезаю под крышу.

Я чувствую запах изнутри хижины, смесь гнилого дерева, ткани, остатков еды и еще чего-то, слабый, но все же знакомый мне со времен работы в полиции запах. Этот запах невозможно забыть, он прилипает, словно мокрая зола к коже и одежде, оседает на позвоночнике и остается там много дней. Запах смерти.

Я ищу в изоляции крыши люк вниз, но не нахожу. В конце концов наваливаюсь спиной на одну из балок и упираюсь ногами в пол чердака, пока он не поддается. Я осторожно сдираю изоляцию, несколько раз пинаю лист фанеры, пока он не отрывается и не обрушивается на пол.

– Я внутри! – Я встаю на колени и просовываю голову, чтобы осмотреть комнату. Внизу темнота.

Я вишу головой вниз между листов фанеры, пока не слышу шаги Гуннара и Юханне за входной дверью. Спертый воздух, смешанный со сладковатым запахом кого-то или чего-то, что здесь умерло, теперь усиливается, становится почти всеобъемлющим, таким сильным, что на мгновение я сомневаюсь, не заткнуть ли нос. Наконец я решаюсь приземлиться. Разворачиваюсь, чтобы крепко схватиться за одну из балок, и прыгаю.

Я с грохотом приземляюсь на пол. Внутри хижина погружена в глубокий красноватый мрак. Я различаю контуры камина, мебели и каких-то украшений на стенах.