Андраш Тотис - Циклы Альбер Лелак-Инспектор Демура. Романы 1-6

Выглядела она потрясающе, ничего не скажешь, так что у Альбера были все основания чувствовать себя баловнем судьбы — из тех, на кого мужчины смотрят с нескрываемой завистью, а женщины с откровенным интересом: должно же быть в этом субъекте нечто неординарное. Вот только Альбера спутница его, разодетая с такой изысканностью, совершенно перестала волновать. Зато, по крайней мере, теперь с ней можно было разговаривать о деле вполне спокойно. Луиза взяла его под руку, и Альбер повел ее к ресторану. Ему не хотелось брать такси, чтобы проехать несколько сот метров. Для завязки разговора он решил избрать нейтральную тему.

— Вот уж не подумал бы, что испанский моего коллеги окажется вам, понятен, — сказал он.

— Отчего же? Ваш коллега хорошо владеет испанским.

— Но ведь в Бразилии говорят на португальском, разве не так? И эти языки не очень-то схожи.

Девушка пожала плечами, давая понять, что тема эта ей не интересна, однако ответила, как того требовала учтивость:

— Португальский в Бразилии совсем не тот, что принят в Европе. — Она улыбнулась Альберу. — Он гораздо красивее. Португальцы глотают слова. Их манера говорить напоминает речь заики: запнутся чуть, затем вдруг выплевывают четыре-пять слогов зараз. Мы, бразильцы, бережно выговариваем каждое слово, как и положено. Принято считать, что итальянская речь певуча. Да им бы послушать хоть раз, как говорят бразильцы!

— О да! — вежливо поддакнул Лелак.

— Если человек хорошо знает испанский, он понимает и бразильский. В особенности если этот человек француз. Испанская речь производит впечатление шепелявой, а в португальском много носовых звуков, как и во французском.

— Ага… — пробормотал Альбер. Теперь понятно, отчего ему казалось таким знакомым английское произношение Луизы. Он попытался перейти на более волнующую тему. — Я представлял себе иными бразильских танцовщиц…

— Красивее или более невзрачными?

— Более полными. Знаете, я иногда смотрю по телевизору фильмы о карнавалах, и там всегда показывают пышных, толстозадых метисок.

— Это любительские выступления. Вам, наверное, известна наша схема отбора. В каждой фавелле есть своя школа самбы, и каждая из них старается превзойти соперников. Весь год готовятся к фестивалю, шьют костюмы, репетируют, а когда наступает карнавал, выходят на улицы. Телевизионщики, как правило, снимают эти сцены.

— А вы?

— Я тоже с этого начинала. Но мне, наверное, еще не было четырнадцати, когда меня приняли в профессиональный ансамбль ученицей.

— Настолько очевидны были ваши способности?

— Нет. Даже в моей любительской школе самбы многие девушки были способнее меня. Просто уже тогда стало ясно, какая у меня будет фигура. А для того, чтобы попасть в солидный, профессиональный ансамбль, необходимо иметь безукоризненное телосложение. Если повнимательнее приглядеться к нашим выступлениям, вы во всем кордебалете не найдете ни одной девушки, чья фигура не подходила бы под эталон. Правда, в итоге я чуть-чуть не дотянула до идеала — фигура у меня несколько тоньше, — но говорят, это не беда.

— Но почему ж? Большинству людей нравятся как раз пышнотелые латиноамериканки. Гм… не поймите превратно, я имел в виду не себя. Но, к примеру, мой коллега не променял бы этакую пышечку на целый кордебалет девушек с идеальными пропорциями.

— Да потому, что мы ведь только номинально считаемся народным ансамблем, а на деле демонстрируем шоу-программу, танцевальное ревю, как и любой другой крупный профессиональный ансамбль мира. Показываем эстрадную программу под мелодии босановы. И вдобавок — несколько упрощенные самбу и капоейру.

— А что такое капоейра? — Они уже подходили к ресторану, и Лелак старался заговорить девушку, пока они не добрались до места.

— Боевой танец. Далеко еще до ресторана? У меня ноги замерзли.

Идти осталось всего ничего. Альбер, отвечая на вопрос девушки, жестом опытного волшебника указал на ресторанную вывеску в нескольких шагах от них. Он бережно подвел свою спутницу к дверям, и они вошли. Швейцар и официанты — в большем количестве, чем необходимо, встретили их, чтобы принять пальто, проводить к столику, пододвинуть стулья, принести меню, порекомендовать блюда.

Лелак и его спутница выбрали из закусок салат — здешнее фирменное блюдо, затем говядину, тушенную с овощами, а на десерт — запеченные фрукты со взбитыми сливками. Официант порекомендовал белое рейнское вино, и Альбер великодушно согласился. Бришо не раз уже включал стоимость подобных обедов в графу расходов по следствию. Другим такие номера не проходили, но Альберу придал храбрости сам факт, что Луиза Кампос приняла его предложение.

Он еще раз окинул взглядом свою спутницу. Сейчас, когда он начал свыкаться с этим ее модным туалетом, она нравилась ему ничуть не меньше, чем в тот раз, когда он впервые увидел ее. Идеальное сочетание упругих тренированных мускулов, соразмерности пропорций и женственной округлости форм, да к тому же этот ее лукавый, сообщнический взгляд… Можно было подумать, девушка читала мысли мужчин, и если кто-то из поклонников был ей симпатичен, душа ее как бы вся раскрывалась ему навстречу. Хочу, чтобы она коснулась меня, пожелал Альбер и даже наморщил лоб от усилия, пытаясь навязать девушке свою волю.

Луиза мягко коснулась его руки.

— Расскажите что-нибудь о себе!

— Что?! — Его невольный возглас заставил девушку отдернуть руку.

— Хороший вы сыщик? Вам всегда удается найти преступника?

Альбер, застигнутый врасплох молчал. Эта девица — сущая ведьма. В былые времена, когда пренебрегали условностями, ее бы попросту сожгли на костре. Вот уже который день этот вопрос не дает ему покоя. И даже весь опыт пятнадцати лет полицейской службы не подсказывает нужного ответа. Он добился, что начальство сносит его причуды, позволяет ему спихнуть на других неинтересную, рутинную работу, смотрит сквозь пальцы, когда его методы расследования иной раз идут вразрез со всеми общепринятыми правилами.

— По правде сказать, я и сам не знаю… — наконец произнес он вслух. Луиза снова опустила ладонь на его руку. — Вроде бы я вечно делаю совсем не то, что нужно.

Девушка не перебивала его, лишь взгляд ее больших, темных глаз был вопрошающе устремлен на него. У нее были очень выразительные глаза. Сейчас в них ясно читалось живое участие: говори же, я слушаю тебя и верю тебе.

— Взять, к примеру, дело об убийстве Дюамеля, — продолжил Альбер, глядя в эти вопрошающие глаза, — Любой начинающий детектив знает, как положено поступать в подобных случаях. Перво-наперво надо бы обойти всех соседей убитого, опросить официантов из окрестных ресторанов и баров, чтобы выяснить, не заходил ли он опрокинуть стаканчик по дороге домой. Затем следовало бы затребовать список лиц, приглашенных на ваш прием, а я даже это запамятовал сделать — Он покраснел. — Теперь вы понимаете, что я имел в виду. Если мне какое-то обстоятельство не интересно, я начисто забываю о нем, будто сроду не слышал. Во мне словно заложено особое устройство, и оно само решает, что важное, а что второстепенное. И если оно сочло какое-то обстоятельство несущественным, то я — желаю того или нет — непременно забуду о нем. Даже в блокнот записывать безнадежно — забуду просмотреть запись. Бороться с этим бесполезно. Если мое избирательное устройство решило, что для расследования неважно, кто именно был приглашен на прием, значит, я и не должен выяснять это в обязательном порядке.