Ирина Лобусова - Игра в саботаж

— Прости, — Константин отвел глаза.

— На самом деле я тебя хорошо понимаю. Считай, что я просто пошутил. Ты думаешь, что все осталось по-прежнему и Печерский — враг под маской друга? Как там говорится в одной священной книге — волк в овечьей шкуре? Но ты ошибаешься.

Емельянов не ответил. Ему было так хорошо в этой уютной комнате. На душе впервые за столько дней наступил покой. И не хотелось портить это ощущение, доказывая свою правоту, в которой он не сомневался. Впрочем, Емельянов уже по собственному опыту догадывался о главном — на самом деле правд много, и у каждого она своя. Поэтому здесь нужно было просто молчать. Это пришло к нему с жизненным опытом. Но так, конечно, было не всегда — сколько ситуаций вышло из-под контроля, сколько хороший отношений он испортил только потому, что вовремя не сумел смолчать…

Казалось, Стеклов прекрасно понимает его мысли, словно Емельянов произносит их вслух, потому что улыбка — легкая, ироничная, совсем не насмешливая, не сходила с его лица. Но потом лицо Андрея стало серьезным.

— Люди не такие, какими кажутся. Особенно это касается оперативной работы, — произнес он. — Ты очень хороший опер. Один из лучших, которых я видел. И поверь, это не комплимент. Это констатация факта, потому что быть хорошим оперативником не достоинство, а проклятие. Тебе всегда придется жить с этим, понимаешь? Впрочем, нет, ты еще слишком молод. Так вот. Люди не такие, какими кажутся. Всегда, в любом деле, и особенно в оперативной работе. Единственное, чего тебе пока недостает — это опыта. И еще одного очень важного умения…

— Какого? — сквозь зубы процедил Емельянов, меньше всего на свете расположенный слушать сейчас нотации, даже от друга.

— Ты должен научиться не воспринимать все собственным сердцем. Не надо лезть везде сердцем.

Емельянов с шумом вдохнул и задержал воздух. Сколько раз он сам говорил себе эти слова! Надо учиться не то чтобы проходить мимо с безразличием, надо фильтровать ситуации, в которые можно влезть, а можно — нет. И не потому, что он безразличен или черств, а потому, что у него только одно сердце, и сделано оно совсем не из камня. И разбить его очень легко.

А он разбивал его столько раз, и потом собирал по осколкам, и постепенно вместо сердца у него появился какой-то комок мышц, покрытый шрамами. Кровоточащие мышцы и живая плоть, в заживших и не очень шрамах. И все потому, что везде, где надо или не надо, он был впереди, нес собственное сердце как флаг. А это неправильно… Наверное, неправильно. Он не знал. Он не хотел об этом думать. Хотя слова, сказанные Стекловым, повторял про себя все чаще и чаще.

— Вижу, попал в точку, — теперь уже совсем без улыбки сказал Андрей.

— Ты всегда попадаешь в цель, — усмехнулся Емельянов, — потому что хорошо стреляешь. И не только из «макарова»…

— Я уже столько лет не стрелял! — засмеялся Стеклов. — И, надеюсь, никогда больше не буду, даже если вылечу глаза. Но я о другом.

— Я понимаю, — Константин кивнул, он действительно прекрасно понимал друга.

— Так вот, повторю в третий раз — и не потому, что ты тупой, а потому, что я зануда. Люди не такие, какими кажутся. И особенно это касается оперативной работы. А про Печерского я хочу рассказать тебе одну историю. Об одном его деле, на которое специально его отправляли в Москву.

— А если я не хочу это слышать? — запротестовал Емельянов. — Какое мне дело до Печерского? Он портит все, к чему прикасается! Мутный, как не знаю что… И везде на его пути трупы! Везде!

— Потому что он хороший чекист, — спокойно возразил Стеклов. — Мы ведь с тобой не в песочнице играем, правда? И работаешь ты не в санатории. А трупы — это неотъемлемая часть нашей работы. Ты еще скажи, что с уголовниками надо быть вежливым и подносить им пирожные из ближайшего гастронома — на блюдечке с голубой каемочкой!

— Это в каком-то романе было, — хмыкнул Емельянов, время от времени вспоминающий, что когда-то читал книги, да и высшее образование у него все же было.

— Ильф и Петров, «Золотой теленок». Перечитай на досуге, чтобы мозг отключить, — сказал Стеклов.

— Как будто у меня есть время читать книги! — воскликнул Емельянов.

— Но есть же время водку пить с друзьями?

— Что, воробушки донесли? — хмыкнул Константин, впрочем, совершенно без злобы.

— Скорей жабы! — в тон ему хмыкнул Стеклов. — Но ты меня не отвлекай. Я хотел о другом. И я все-таки расскажу тебе эту историю, даже если ты заткнешь уши.

— Ну, если ты считаешь, что я должен слушать… — сдался Емельянов, которому вдруг пришло в голову, что все это Стеклов говорит неспроста. Наверняка пытается донести до него что-то, объяснить. Что ж, оставалось заткнуться и слушать. Тем более, от того, что он слушал Андрея, Константину всегда была польза.

— Был 1962 год. Начинал Печерский как обычный оперативник, ну, как мы с тобой. Мы работали с ним в соседних отделах. Но потом очень быстро он пошел вверх по той причине, что обладал очень необычными способностями. Они есть не у каждого опера. Оказалось, что он не столько опер, сколько разведчик.

Емельянов задумался, потом кивнул. Да, это действительно было не одно и то же.

— Так вот, — продолжил Стеклов, — было несколько дел — совсем не громких, да и не особо значительных, после которых внимание на него обратило КГБ. Там такие способности весьма ко двору. И вот тогда Печерского взяли на одно дело… Именно потому что он был особо не известен в кругах госбезопасности, то есть был человек новый, засветиться нигде не успел. А дело было серьезное. И из Киева под другим именем, соблюдая все предосторожности, все, что положено по конспирации, его отправили в Москву.

Андрей замолчал, восстанавливая в памяти события, потом перевел дух, внимательно посмотрел на Емельянова, на лице которого появился искренний интерес, а затем продолжил свой рассказ.

Пушкинская улица в Москве, бывшая Большая Дмитровка, была одним из красивейших уголков столицы Советского Союза. Многие здания, которые возвышались по обеим сторонам знаменитой улицы, были украшены мемориальными досками, которые напоминали об известных людях, живших здесь, и о знаменательных исторических событиях, происходящих в этих домах.

Однако на доме под номером 5/6 не было ни одной доски. Он был самым обычным. А ведь именно в нем разыгралась в 1962 году финальная часть самого настоящего шпионского детектива, одного из самых громких в Советском Союзе. Впрочем, дело это, начавшееся под грифом «совершенно секретно», было неизвестно очень многим, да и не скоро будет открыто к прочтению.

В 1960-х годах красивое, величественное здание превратили в обыкновенный жилой дом с многокомнатными коммунальными квартирами. Коммуналки, в которых жили иногда и по десятку семей, стали настоящим проклятием советского времени. Тем прошлым, о которым с содроганием будут вспоминать многие поколения. Здание было красивым, в четыре этажа, однако много различных хозяев постепенно превратили его из величественного особняка просто в старый, побитый жизнью дом. При этом там был парадный подъезд, оставшийся от прежних времен, большой, просторный и темноватый, через который проходило очень много людей.