Магнус Йонссон - Игра в куклы

Она должна прийти в себя! Хотела даже ударить себя по лицу, чтобы очухаться. Перед ней был темный коридор, похожий на лаз в катакомбах. Умом она понимала, что ничего сверхъестественного тут быть не может. Стен Хофман на ее стороне. Его можно даже назвать другом. Она заглянула в очередной боковой коридор и ничего не разглядела. Лампочка была вывинчена. Она прищурилась и попыталась привыкнуть к темноте. Увидела контуры алькова, шкаф и полки. Старый ход для прислуги, которая подавала еду к столу: на одной стене раздвижная дверца, за которой вполне мог находиться лифт, поднимавший готовые блюда из кухни ближе к столовой. Она приложила ухо к стене. Странный звук стало слышно лучше, но доносился он будто с другой стороны стены.

Она осторожно, на ощупь, пробиралась вперед, пока не дошла до дверей в конце этого прохода. Одна дверь, которая, возможно, вела на лестничную площадку, была не только забита гвоздями, но на ней были еще и доски, прикрученные болтами. Из-за второй двери доносилось ритмичное бормотанье на басовых тонах. Она помотала головой, но это действительно звучало так, будто бы буддийские монахи монотонно повторяли свою мантру. Если бы не то, что звуки время от времени переходили в мучительный стон. Как будто скулит подстреленное, раненое животное. Или брошенный ребенок. Она колебалась, коснувшись ручки двери. Может, кто-то нуждается в помощи? Если, конечно, это был не просто звук какого-то сломанного аппарата. Дверь была не заперта.

Запах – вот что ее потрясло, как только она переступила порог. Застойный воздух, который кто-то недавно привел в движение. Пыль по-прежнему клубилась так, что, когда у нее перехватило дыхание, она почти почувствовала ее на языке. В носу защипало. Запах лака. Запах формалина. Искусственный запах, напоминающий музей, где выставлены чучела животных. Запах был ей знаком. Она ощущала этот запах раньше. Совсем недавно. Она остановилась в дверном проеме.

Даже удушающий запах пота был знакомым.

Боль врезалась в живот, как лезвие ножа, когда страх схватил за кишки и скрутил их. Все тело сжалось, как в судороге, мускулы окаменели. Она не способна была сдвинуться с места, хотя все инстинкты кричали: беги! Она беспомощно смотрела в комнату. Та была не совсем темной, как ей показалось вначале. На полу, по периметру комнаты, стояли чайные свечи и светили слабым светом. Чем больше ее глаза привыкали к полумраку, тем лучше она начинала видеть. Мышцы по-прежнему не слушались. Как будто спинной мозг отделили от головного. Хотя тело дрожало, не подчиняясь ее контролю.

Перед ней выступали куклы. Одна за другой. Слабо освещенные стеарином свечей. Фарфоровые куклы, куклы из ткани. Манекены из витрин рядом с антикварными куклами из отслаивавшегося папье-маше. Восковые фигуры. Безголовые торсы и бюсты из стальной проволоки. А кроме того, бесконечное число маленьких кукол, похоже, домашнего изготовления, с взлохмаченными волосами, в шелковых платьях и в кринолинах. Расставленные по полкам и пьедесталам. Аккуратно стоящие в крошечных, сшитых вручную кожаных тапочках, кружевных шапочках с бантиками. И все же они тоже были частью этого «кабинета ужасов» со своими мертвыми, застывшими лицами. Без всякого выражения, без мимики. У некоторых кукол не хватало руки или ноги, как будто они были участниками садистского эксперимента с произвольными ампутациями чего попало под руку. У других кукол были вырваны глаза, остались только пустые черные дыры на лицах. Остальные пялились на нее со всех сторон холодными взглядами тысяч эмалированных глаз. Ее влекло в комнату как под гипнозом. В то же время она остерегалась, чтобы ближайшие к ней куклы не попадали на нее. Колеблющиеся огоньки пламени свечей освещали кукол снизу и подчеркивали тенями ощущение безжизненности. Она не сразу поняла, что именно вынудило ее реагировать. Едва заметное движение? Или слабый звериный скулеж?

В глубине комнаты, в углу, сидел Стен Хофман.

Он сидел на коленях, подогнув под себя ноги. Тело ритмично раскачивалось взад-вперед. Голова опущена. Рядом стояли еще куклы. В натуральную величину. Голые. И хотя они выглядели на старинный лад, не естественными, а с искаженными чертами, с отлитыми из пластмассы прическами и чрезмерно размалеванными лицами, все-таки казалось, что сделали их совсем недавно. Они блестели в свете пламени свечей. Отлакированные. Отполированные. Стен Хофман сидел, наклонившись вперед, на плоских нарах. Или на подушке. Как в алтаре. Она уже давно все поняла. И все же мозг отказывался переработать и усвоить эту информацию.

Он не видел Линн. Во всяком случае, он не посмотрел на нее, не поднял головы, а просто покачивался, не потревоженный ее присутствием. Звериное поскуливание доносилось из глубины его грудной клетки. Знал он вообще, что она была в комнате?

Линн начала задыхаться. В висках стучало. Она заставила себя сделать глубокий вдох. Подавила начинавшийся было приступ кашля. Вонь в комнате стояла невыносимая. Но она стояла не двигаясь. Осматривалась, приходя в отчаяние. Где-то же должен быть отсюда выход! Хоть черный ход на чердачную лестницу! В колеблющемся пламени свечей не видно было никаких контуров двери. Одни только куклы.

Повсюду.

Она прикусила губу. Вкус крови достиг неба. Нахлынула боль. Незаметно она сделала шаг назад, к двери. И застыла.

Его широко раскрытые глаза смотрели прямо на нее.

Взгляд странствовал от ее голых ног вверх, по всему ее телу. Глаза водянистые. Но взгляд абсолютно черный. Направленный прямо на нее. Она колебалась. Казалось, что он контролировал ее движения своим командирским взглядом. Ее секундного колебания было ему достаточно. Он был уже на ногах, когда она повернулась, чтобы бежать. Грубая ладонь ударила ее по голове, как медвежья лапа. Удар был таким сильным, что на долю секунды она подумала, что раздроблена височная кость и вдавлена в мозг. Но она все-таки не потеряла сознания. Боль отдалась в затылке и верхних позвонках, а она все пыталась схватиться за что-нибудь.

На нее начали падать куклы. Их прически из конских волос лезли в рот, неся с собой удушающий вкус талька. Со всех сторон к ее лицу прижимались фарфоровые лица кукол с выпученными эмалированными глазами, а она все пыталась подняться на колени. Сначала ей мешал халат, потом ей удалось за что-то зацепиться, а куклы продолжали падать на нее, как будто охваченные массовой паникой, стараясь свалить ее обратно на пол.

Она только успела сесть и почувствовала, как он сильным рывком схватил ее за волосы и поднял ее в воздух, словно болтающуюся тряпичную куклу. Исчез пустой, повернутый в себя, взгляд. Такое впечатление, что ее рывок к двери пробудил в нем охотничий инстинкт, вытеснивший то жалкое, стонущее психотическое состояние, в котором он находился. Черные расширенные глаза сменили крошечные, как булавочная головка, зрачки, сверлившие ее насквозь. В них не было и намека на ту эмпатию, которую, как ей казалось, она замечала в нем раньше.