Александр Горский - Я, Лунин…

— Так ведь двоюродный, — выдавил из себя Илья, — да и не виделись мы с ним с самого детства.

Лунину вдруг стало стыдно. Стыдно за брата, которого он много лет не видел и который непонятно зачем вдруг возник сегодня в его жизни, за свою тетку, рыдавшую на глазах начальника областного управления, за самого себя, не совершавшего ничего плохого, но вынужденного почему-то оправдываться. Почувствовавший перемену в его настроении, Дмитрий Романович мгновенно стал серьезным и негромко постучал бокалом по столешнице, заставляя уткнувшегося глазами в пол Лунина поднять голову и посмотреть на него.

— Про карьеру это я так, к слову. Ты не грусти раньше времени. Я тебе сегодня дельце одно подкинуть собирался, но, пока ты своей тетке слезы утирал, я его уже Ракитину отдал. Так что иди пока, займись чем-нибудь полезным.

— Это чем же? — удивился Лунин.

— Пыль у себя в кабинете протри, а то накопилось там уже по колено. Все, — повелительно махнул рукой Хованский, — свободен! И вообще, мне кажется, рано ты на службу вернулся, тебе бы еще недельку-другую дома отдохнуть надо. Посидел бы в счет отпуска.

— Так ведь скучно дома, сил уже нет сидеть, — непонятно зачем соврал Илья.

— Ну да, — кивнул Хованский, — здесь-то у нас веселье. Прям веселуха!

Погруженный в размышления, Илья неторопливо шел по привычному маршруту, не обращая внимания ни на восхитительно-розовые, освещенные мягким вечерним солнцем облака, ни на само огненное светило, уже зацепившееся за крышу стоящей на другой стороне проспекта пятиэтажки. Перед глазами Лунина одно за другим всплывали старые, забытые уже много лет назад воспоминания, которые, по его стойкому убеждению, были утеряны безвозвратно, но, как оказалось, были всего лишь перемещены в некую спрятанную в закоулках сознания мусорную корзину, откуда теперь услужливая память восстанавливала их одно за другим.

Еще совсем недавно тяжелые, густые клубы ползущего над водой тумана постепенно становились все легче и прозрачнее. Поплавки можно было уже разглядеть не напрягаясь. Илюша и не напрягался. Прижавшись к теплому плечу деда, он незаметно для себя самого задремал, быстро утратив интерес к рыбалке, которая еще вчера вечером представлялась ему чем-то удивительно интересным. Сквозь сон он не сразу понял, что возбужденный, торопливый голос деда обращен именно к нему:

— Давай, давай, давай!

Ничего не понимающий Илюша с трудом открыл глаза и увидел, как дед уже схватил его удочку, установленную на небольшой воткнутой в землю деревянной рогатке.

— Я сам! — торопливо выкрикнул Илья.

Дед обернулся и быстро передал ему удилище.

— Давай! Подсекай! — торопил его Василий Захарович.

Илья повел удилищем в сторону, леска мгновенно натянулась. Почувствовав сопротивление, Илья сделал шаг назад, подальше от кромки берега, и начал постепенно вытягивать леску из воды. Вскоре в воде на мгновение блеснула серебром спина огромной, как ему показалось, рыбины, а еще спустя некоторое время Илюша вытащил на берег первую пойманную им самим добычу. Карась действительно был довольно крупным, с дедову ладонь. Он, не переставая, дергался из стороны в сторону, норовя выскользнуть из рук или ударить Илюшу хвостом прямо по лицу. Кое-как сняв трофей с крючка, Илья положил карася в заранее заготовленный пакет с водой, а затем, не вытерпев, наклонился к лежащей на земле дедовой куртке и гордо выпалил:

— Я рыбу поймал! Гигантскую!

Куртка зашевелилась, из-под нее показалось заспанное, удивленное лицо.

— Покажи! — послышался недоверчивый голос.

Илья продемонстрировал открытый пакет.

— Сам поймал? — Голос все еще был полон сомнения.

— Сам! — почти хором подтвердили дед и Илья.

Куртка отлетела в сторону, и счастливый четырехлетний мальчуган забегал по берегу кругами, радостно выкрикивая:

— Ура! Илюшка рыбу поймал! Ура!

— Толик, ты же нам всех остальных распугаешь, — попытался было успокоить малыша Василий Захарович.

Укоризненно посмотрев на деда, не понимающего, какое грандиозное событие только что свершилось, Толик сделал еще два круга, оглашая окрестности своими громогласными воплями, затем подбежал к Илье и поцеловал его.

— Илюшка молодец! — провозгласил Толик, оборачиваясь к деду.

— Конечно, молодец, — согласился с улыбкой Василий Захарович, — наша порода, лунинская!

Другое воспоминание отделяли от первого всего два или три года. Это, конечно же, опять было лето, потому что в Старое Ясачное они ездили только летом. Какой именно был месяц, Лунин вспомнить не мог, но зато, как ни странно, он прекрасно помнил, что это был за день. Это был день рождения тети Тани. Уже немного подросший Илюша стоял посреди комнаты, и все собравшиеся в доме взрослые смотрели прямо на него. Точнее, смотрели на него и Толика, стоящего рядом на деревянной табуретке. Одетые в очень похожие шорты и рубашки с коротким рукавом, они радовались вниманию старших и отчаянно, стараясь перекричать друг друга, пели ставшую совсем недавно популярной песню «Белые розы». Это был их подарок имениннице. Конечно же, идею придумал дед, он же и подобрал на аккордеоне нехитрую мелодию и теперь, одобрительно улыбаясь внукам, аккомпанировал.

Их совместное с братом выступление Илюше очень понравилось. Было необыкновенно приятно видеть и слышать, как стоящие вокруг люди выкрикивали одобрительные возгласы и хлопали в ладоши, а потом счастливая, раскрасневшаяся тетя Таня обняла и расцеловала их обоих.

Подойдя к подъезду, Лунин обернулся. Рокси семенила за ним, не отставая. Открыв дверь, Илья придержал створку, пропуская вперед болонку. Рокси благодарно тявкнула и метнулась к лифту. До кнопки вызова она, конечно же, не доставала, поэтому уселась перед закрытыми дверями, изо всех сил виляя хвостом и глядя на неторопливо поднимающегося по ступеням хозяина.

Уже в лифте Илье пришла в голову мысль, что после того самого, уже почти стершегося из памяти выступления, он никогда больше не пел перед другими людьми, во всяком случае, добровольно. Конечно, ему приходилось вместе со всеми остальными одноклассниками тоскливо выводить «во поле березка стояла» или «у моей России длинные косички», но тогда, Лунин это помнил точно, он только открывал рот, не издавая при этом ни звука, а учительница музыки, уже немолодая, в огромных, на пол-лица, очках, женщина со странным для Среднегорска именем Ангелина Марковна из раза в раз ставила ему за это тройки. Возможно, Илья открывал рот слишком широко, а быть может, делал это недостаточно беззвучно. Лунин не спрашивал. Петь почему-то совсем не хотелось, а тройка по музыке его вполне устраивала.

А Толик, значит, иногда поет, подумал Илья, выходя из лифта. Да еще и на гитаре играет. Интересно.