Ханс Русенфельдт - Себастиан Бергман. 5 книг

Он переместил палец на третью женскую фотографию. Вновь темные волосы.

— И вот позавчера. Катарина Гранлунд, сорок четыре. Те же следы, тот же метод, все то же самое. Это, собственно, все, что у нас есть.

Билли пошел обратно и сел, после чего последовала тишина. Себастиан наклонился над столом.

— Он увеличивает скорость.

— Это важно?

— У Хинде был довольно стабильный cooling-off period. Он сокращался лишь незначительно.

— Что такое cooling-off period? — спросил Билли.

— Временной промежуток между убийствами. — Себастиан встал и принялся ходить по Комнате.

Ванья следила за ним откровенно неприязненным взглядом. Себастиана осенило, что он едва ли хоть раз подумал о ней с тех пор, как вошел в Комнату для совещаний. Дело сразу поглотило его, на мгновение оттеснив все остальные мысли. Здесь имелись привязки к Хинде. Привязки к прежнему Себастиану.

Тому, что был лучше.

Самым лучшим.

— Серийные убийцы после убийства не высовываются. Отчасти поскольку боятся, что их поймают, иногда они испытывают чувство вины и угрызения совести от того, что дали выход своим фантазиям, но чаще всего просто спокойствие. Пока не вернется желание, ощущение необходимости. Этот цикл становится немного короче, но не таким коротким.

Он остановился и махнул рукой в сторону снимков на доске.

— Мужчина, совершивший это, потом не размышляет. Он не проходит через разные фазы.

— И что это означает? — Снова Билли. Определенно больше включился.

— Он убивает не вынужденно. Он рассматривает это как работу. Как нечто, что надо сделать.

— Как нам его остановить?

Себастиан пожал плечами.

— Я не знаю.

Он обернулся к Торкелю.

— Мне необходимо посмотреть места преступления. По крайней мере, последнее, позавчерашнее.

— Знаешь, мы их подробно изучили, — вмешалась Урсула прежде, чем Торкель успел ответить. — Если хочешь что-нибудь узнать, спрашивай.

— Вы упустили одну вещь. Если это настоящий имитатор.

Урсула почувствовала, как у нее внутри закипает возмущение. Она ничего не упустила. За все годы, что она проработала — сперва в Государственной криминологической лаборатории, а потом в Госкомиссии — она ни разу ничего не упустила. Себастиану это, конечно, известно.

— Что же мы упустили? — Ей почти удалось не выдать голосом зарождающуюся злость.

Себастиан не ответил, а опять обратился к Торкелю:

— Я могу съездить на место преступления или нет?

Торкель тяжело вздохнул. Он уже довольно хорошо знал Урсулу. Ставить под сомнение ее профессиональную компетентность — такие вещи не проходят безнаказанно. У нее, возможно, есть другие недостатки и слабости, но в том, чем она занимается, она лучшая, и горе тому, кто утверждает обратное. У Торкеля возникло ощущение, что она уже жалеет, что не боролась против подключения Себастиана.

— Ванья, свози Себастиана в пригород Тумба.

Ванья остолбенела. Ее мимика, все ее тело говорили о том, что она думает о предложении провести время в машине один на один с Себастианом Бергманом.

— Я обязана?

— Да, обязана.

— Тогда поехали, — сказал Себастиан с широкой улыбкой и распахнул дверь в коридор.

Увидев, как Ванья неохотно встает со стула, мрачно глядя на Торкеля, Себастиан поймал себя на том, что испытывает чувство, к которому не приближался уже много, много лет.

Ликование.

Он опять работает и в первый же день проведет время в машине один на один со своей дочерью.

Разделить с кем-то жизнь можно, только имея собственную.

Где-то в глубине души он чувствовал, что это дело действительно может стать путем, по которому он сумеет сделать первые шаги к возвращению.

В темно-синей машине «Вольво» они сидели молча. Ванья выехала из полицейского гаража у площади Фридхемсплан, приостановилась возле охранника, показала удостоверение и затем продолжила путь по Дроттнингхольмсвэген. Себастиан пристально ее рассматривал. В том, что она сердита, нет никаких сомнений. Каждое движение наполнено раздражением — когда она переключала скорость, когда агрессивно меняла ряд, взгляд, который она бросила на него, когда он открыл окно, впустив в машину жаркое влажное лето.

— Если держать окно открытым, кондиционер не работает.

— Получить все нельзя.

Он свесил руку в открытое окно. Ее откровенность ему нравилась. Делала ее настоящей.

Живой.

Сильной.

Он так долго наблюдал за ней с расстояния, что ее близость вызывала почти головокружение. Давно он не чувствовал себя таким довольным, таким спокойным. Какой бы сердитой или злой она ни была, ему хотелось, чтобы мгновение в машине рядом с ней длилось вечно. Даже движение транспорта в Стокгольме казалось ему в данный момент гармоничным. Они молча выехали на шоссе Е4 в южном направлении. На подъезде к островам она, не выдержав, нарушила молчание.

— Ты мазохист?

Ее вопрос вырвал Себастиана из раздумий. Он повернулся к ней, толком не понимая, что она спросила.

— Что?… Нет.

— Зачем же ты вернулся? — От злости ее глаза сверкали. — Почему тебе хочется обязательно быть там, где ты никому не нравишься.

— Я нравлюсь Билли.

— Билли не относится к тебе откровенно плохо.

— Same shit, different name [38] Все едино, как ни назови (англ.). .

Себастиан позволил себе слегка улыбнуться. Неужели она полагает, что в своих действиях он руководствуется тем, что думают о нем люди?

— Неужели ты настолько привык к тому, что тебя ненавидят, что довольствуешься людьми, которые тебя терпят?

— Вероятно.

— Не будь ты таким засранцем, я бы тебя почти пожалела.

— Спасибо.

Он одарил ее благодарным взглядом. Увидел, как она еще больше разозлилась. Он испытывал странное чувство от того, что находится так близко к ней, и при этом только он обладает полностью правдивой картиной ситуации.

Ему так много хотелось о ней узнать. О чем она мечтает? О чем думает, сидя утром за завтраком? Над чем смеется с мужчиной, про которого думает, что он ее отец? Удастся ли ему когда-нибудь хотя бы приблизиться к тому, чтобы так узнать ее? Встретиться с ней каким-то иным образом, нежели в противостоянии?

— Кончай, — вдруг сказала она, глядя со злостью в его изучающие глаза.

— Что именно?

— Смотреть на меня так.

— Как?

— Вот так. Как ты смотришь. Я не хочу даже знать, о чем ты думаешь.

— Тебе никогда не догадаться…

Ванья сверкнула на него глазами почти с отвращением.

— Прекрати смотреть, черт подери!

Себастиан опять повернулся вперед. Сама того не зная, она вдруг приблизилась к правде, нащупала ее, без знания, без задней мысли. Ему не хотелось уходить от невозможного, а напротив, каким-то образом продолжать. Думать об этом было трудно, говорить еще труднее.