Ханс Русенфельдт - Провал [litres]

Возле церкви Святой Клары он увидел маленькую поперечную улочку, которая через еще одну поперечную улицу вела к большой Васагатан. Лучшая альтернатива. Конечно. Васагатан, правда, проходит мимо центрального стадиона, но потом пространство становится более открытым, и, если немножко повезет, он даже успеет добраться до воды. Он встал обеими ногами на тормоза, резко повернув руль. Шины недовольно завизжали, и заднюю часть на секунду повело, но он сумел сохранить контроль над накренившейся машиной и въехал в поперечную улицу. К следующему резкому повороту направо он был лучше подготовлен и избежал такого же бесконтрольного заноса. Перед ним вдруг оказалась улица Васагатан, которую, к его удивлению, еще не успели перекрыть, но, невзирая на это, он не стал сбавлять скорости. Вместо этого он навалился на гудок. Успел заметить, что правая полоса забита стоящими машинами, и резко вывернул налево, в сторону встречного транспорта. Первым делом он чуть не столкнулся с пассажирским автобусом. Еле-еле избежал столкновения, протиснувшись мимо такси. Опять поцарапал машину, на этот раз с пассажирской стороны, но скорости почти не потерял. Встречные машины останавливались или поспешно отворачивали в сторону. Он понимал, что нужно вернуться на другую, правильную полосу, но проблему создавала высокая разделительная полоса в центре улицы, и кроме того, неподвижная очередь с правой стороны тянулась до самой транспортной развязки на площади Тегельбаккен. Поэтому он продолжил ехать прямо, против движения. Немного впереди он увидел переход, где несколько пешеходов, невзирая на звуки резко тормозящих машин и сердитое гудение, начали переходить улицу. Себастиан принялся гудеть, как безумный, чтобы заставить их убраться. Они увидели его и побежали в разные стороны.

Чуть не задавив кого-то, он увидел показавшуюся впереди, за набережной Кларастрандследен, воду. Но увидел также и полицейские машины, стоявшие с проблесковыми маячками возле велосипедной дорожки и эффективно преграждавшие ему путь прямо к воде.

Самой хорошей возможности больше нет.

Себастиан, не сбавляя скорости, выехал на перекресток, вильнул вправо и, прибавив скорости, въехал под Центральный мост. Все может закончиться в любую секунду. В любую секунду химикалии могут смешаться. По крайней мере, это произойдет быстро. Он едва ли успеет что-нибудь заметить. «Это единственный плюс, – подумал он. – Если суждено умереть, то лучше пусть это произойдет мгновенно».

Он быстро бросил взгляд налево. От воды его отделяла метровая стена. Черт. Тоже не получится. Ему казалось, что он уже проживает взятое взаймы время.

Сколько времени прошло с тех пор, как он покинул гараж? Минута? Две?

Он продолжал двигаться вперед, больше даже не глядя на спидометр. Ехал быстро. Большего ему знать не требовалось. Стена становилась ниже и завершалась лестницей. Разница в высоте по-прежнему существовала, но ехать дальше он не решался. Он приближается к Ратуше, а чуть дальше начинаются жилые кварталы. Он изо всех сил вывернул руль влево. Ударился колесами о высокий тротуар, очевидно, что-то сломал, поскольку руль вдруг стало труднее поворачивать, и взял вправо. Оставалось немного. Только бы машина выдержала еще чуть-чуть. Тут он увидел впереди, возле берега, пароходики.

О них он не подумал. Но предпринимать что-либо поздно. Придется рискнуть. Вниз, на набережную. Люди бросились в сторону. Стали фотографировать. Себастиан целился в промежуток между красно-черно-белыми пароходиками, спокойно покачивавшимися в лучах вечернего солнца. Он от всей души надеялся, что не врежется в один из них, но выбора больше не было.

Где-то эта поездка должна закончиться. Получилось, что здесь.

Он до отказа нажал на газ и открыл дверцу. Будет больно, но что остается делать. Ему хотелось вытолкнуть машину как можно дальше в сверкающий залив. Для этого требовалась максимальная скорость. Край набережной мчался на него. Когда до него оставалось всего несколько метров, он отпустил руль и выбросился из машины. Секунду он чувствовал, что летит в свободном полете, потом пришла боль. Он покатился по жесткой земле. Все завертелось. Тело вопило. И тут он услышал приглушенный взрыв, сопровождаемый грохочущим гейзером воды, которая окатила его. Он увидел, как пароходики на секунду почти вылетели из воды.

Он приподнялся и сел. Пошевелить левой рукой он не мог. При каждом дыханье он ощущал боль.

Вся набережная была покрыта водой, а воздух был полон капель воды, таких мелких, что они больше напоминали туман. Пароходики ударялись друг о друга металлическими остовами. Посреди общего хаоса пробивались солнечные лучи, и на секунду он увидел радугу.

«Красивая», – подумал он. Потом он упал ничком и остался лежать.

Ему наконец удалось их всех собрать.

Вот так ему это и виделось, несмотря на отсутствие Себастиана. Так и должно быть, так и надо. Вообще-то, Торкель не назвал бы себя человеком, тоскующим по прошлому, но в данном случае, раньше, несомненно, было лучше.

В таком составе они работали лучше всего. Без Себастиана Бергмана.

Торкель предполагал, что они вовсе не уникальны. Это наверняка относилось к большинству групп.

Примерно час назад их официально отпустили в отпуск. После того, как Торкель передал прокурору все материалы завершенного предварительного следствия. И теперь они праздновали на открытой террасе ресторана «Мун кейк», всего в нескольких сотнях метров от Управления полиции. Заказали разные виды закусок на всех. Для желающих – пиво. Для Урсулы – вино.

Пресса буквально сошла с ума после событий в «Вотерфронте». Убийца-застекольщик, министры, крупные предприниматели, машина с бомбой в заливе Риддарфьерден, среди туристов. Это напоминало основательный многодневный ливень посреди летней новостной засухи.

Существовал такой большой выбор углов зрения, что истинный мотив довольно быстро отошел на задний план. В течение последовавших за происшествием двух недель Лагергрену уделялось все меньше места, и посеянное его предыдущими действиями зерно для дебатов уже больше никого, похоже, не интересовало, поскольку в результате «Вотерфронта» его объявили террористом, а даже самый свободомыслящий участник дебатов не хотел защищать идеи, приведшие к террору.

Лагергрена арестовали сразу после событий вокруг мероприятия Управления связи и телекоммуникаций, и, возможно, он сам понял, что неудавшееся преступление сделает его более известным, но симпатизировать ему станет труднее, поскольку он стал признавать преступление за преступлением, с длинными объяснениями, почему ему приходилось действовать и как важно, чтобы кто-нибудь оказал сопротивление одурманиванию.