Лана Прозак - Очищение

– От чего бы он ни паниковал, нам это на руку. Он начнёт совершать ошибки.

– Нет, Зобов. Если сейчас он по-настоящему ощутил запах крови, получил наслаждение, то он откажется от своих эфемерных идей в угоду физическому удовлетворению и поменяет свой почерк, а нам придётся начинать всё с самого начала.

– Будем надеяться, что вера в свою идею у него сильнее.

– Господа, – из основной комнаты послышался возбуждённый голос старшего эксперта-криминалиста, – нам кажется, мы нашли нечто интересное.

Тело уже увезли, и в комнате стало легче дышать, хотя стойкий запах смерти ещё не скоро выветрится из квартиры, тогда как отголоски произошедших здесь событий навсегда останутся в туманной памяти этих стен.

– Идите сюда, – ещё раз крикнул сидящий на корточках человек в белом одноразовом комбинезоне. – Мы исследовали содержание данного шкафа, хочу заметить, что обстановка в квартире достаточно аскетична. Нашли в одном из выдвижных ящиков что-то наподобие двойного дна. В данном ящике мы обнаружили фотоальбом, я прикреплю его к вещдокам, почтовый конверт и странную листовку. Вот возьмите.

Мужчина протянул Тайновой белый лист бумаги, на котором с одной стороны был печатный текст, а на другой – надпись, сделанная от руки неразборчивым почерком. Ева достала из кармана синюю латексную перчатку и аккуратно взяла листок.

Напечатанный текст гласил: «Всем нужен помощник».

Надпись, написанная от руки: «Миша».

– У нас есть его имя, – Тайнова повернула листовку к Зобову, давая возможность прочитать надпись.

– В этом городе тысячи Миш, почему родители не назвали его Евлампий или Прокофий, всё проще было бы.

– Это лучше, чем ничего. Положите этот листок в пакет и откройте найденный конверт. Он запечатан?

– Нет.

Криминалист с особой осторожностью достал из конверта сложенный пополам разлинованный тетрадный лист и передал его следователю. Судя по всему, это было письмо, но на конверте не были указаны ни адрес отправляющего, ни адрес получателя. Тайнова аккуратно развернула листок и начала читать содержимое страницы вслух:

« Дорогая моя дочка. Я пишу это письмо тебе, зная о том, что ты никогда его не прочтёшь, но, может быть, когда-нибудь простишь. Надеюсь, что простишь, потому как я себя простить не смогу никогда. Я не знаю, с чего начать это письмо, но Миша сказал, что начать нужно с самого начала. Я постараюсь.

Когда ты родилась, моя жизнь изменилась. Я почувствовала, что больше не одинока, что теперь мне есть кого по-настоящему любить. Теперь есть тот, кто будет по-настоящему любить меня. У тебя были такие маленькие пальчики и такой милый пушок на голове. Мне нравилось тебя укачивать, а ещё нравилось целовать твои розовые пяточки, от них пахло молоком, от тебя всегда пахло молоком. Я тебя любила.

Но мне надо тебе рассказать правду. Я никому не рассказывала правду, никому, даже Мише. Я расскажу правду только тебе.

В тот день, когда ты замёрзла, когда ты умерла, меня не было дома. У тебя была бабушка, в то время она тяжело болела и лежала в больнице, и мне очень захотелось её навестить. Ты прости, если бы я только знала, то осталась бы с тобой. Я пошла в больницу, а тебя оставила с твоим отцом. Я сказала ему, чтобы он обязательно с тобой погулял. Когда я пришла, было уже слишком поздно.

В любом случае я ушла. Посидела с твоей бабушкой, потом зашла в магазин и немного погуляла по городу, я хотела побыть одна, хотела немного отдохнуть. Нет, не от тебя, ты не подумай, а просто отдохнуть.

Надо было взять тебя с собой, но я не взяла.

Я помню, как зашла домой и увидела спящего его, твоего отца, спящего на диване. Я подошла к кроватке, хотела взять тебя на руки и поцеловать, но тебя в ней не было. Я испугалась. Я так испугалась! Я начала кричать, трясти твоего отца, я старалась его разбудить. Когда он проснулся, я всё кричала и кричала, спрашивая, где ты. Где ты?

Его ответ я не забуду никогда: «На балконе».

Ты лежала на балконе в своей колясочке почти голенькая, прикрытая тоненьким одеялком, а на улице было минус двадцать пять градусов. Ты пролежала там почти весь день, пока твой отец спал на диване. Он сказал, что ему не захотелось идти гулять с тобой и он вынес тебя на балкон на пять минут, чтобы ты подышала, а сам не заметил, как уснул.

Я взяла тебя на руки, завернула в одеяло, ты больше не пахла молоком. Я пошла вместе с тобой в полицию и сказала им, что это я тебя заморозила, что я во всём виновата, потому что это правда.

Я не хотела, чтобы твой отец сел в тюрьму, отсидел там пару лет и потом жил, оправдываясь тем, что оплатил свой грех. Нет, я хотела, чтобы он мучился всю жизнь, чтобы его ни на секунду не покидало чувство вины.

Но если быть полностью честной, то где-то в глубине души я ждала, что он расскажет правду. Он этого не сделал. Он всегда был трусом.

Когда твой отец узнал, что всю вину я взяла на себя, он не стал опровергать мои слова и всё подтвердил их в суде. Как я и думала, он был слишком слаб. Но ты не волнуйся, доченька, кара настигла его в этой самой квартире, где он убил тебя. Через год он повесился на дверной ручке.

Теперь ты знаешь правду. Я никогда не смогу загладить перед тобой свою вину и никогда никому не расскажу о том, что произошло. Это мой крест, и я хочу его нести. Я буду жить так долго, как только смогу, потому что тогда и ты будешь жить, пусть только в моей памяти.

Прости. Прости. Прости. Прости. Прости. Прости».

В комнате повисла звенящая тишина. Никто не решался заговорить, словно боясь, что любое сказанное сейчас слово нарушит покой, осквернит тайну исповеди.

– Вот вам и грязная душа, – сотрясая тишину, произнёс Денис.

Когда минуты превращаются в часы, часы – в сутки, а секунд просто не существует, когда перестаёшь замечать дневной свет за мешаниной пролетающих мимо тебя событий и начинаешь жить ночью, дышать ночью, пускать ночь себе по венам и задыхаться от сумрака своих собственных мыслей, тогда хочется крикнуть «стоп», задержать дыхание, зажмурить глаза и последним усилием воли остановить хоть на мгновение безумное течение времени, поставить на паузу дикую пляску мира и замереть, не дышать, только слушать еле уловимый шёпот восходящего солнца. Но это невозможно, всего лишь сладкий сон, грубо прерванный пробуждением, и на улице снова ночь. Одна сплошная ночь её жизни.

Ева ехала по освещённым фонарями улицам, петляя между домов и останавливаясь на светофорах. В очередной раз её планы изменил телефонный звонок, дарующий надежду на дальнейшее развитие следствия. Когда Ева с Денисом покинули квартиру убитой, на улице уже совсем стемнело. Тайнова собиралась поехать домой и постараться собрать все события прошедшего дня в одно целое, но прежде чем они успели попрощаться, на телефон Зобова поступил звонок от Воланда. Глава секты не сказал ничего конкретного, только попросил о встрече, и теперь они оба ехали в его обитель.