Лана Прозак - Очищение

– Да, это точно, но, как вы уже сами успели заметить, следов борьбы нет, и женщина не оказывала ни малейшего сопротивления, что странно. Жертву явно как-то обездвижили. Сначала я подумал, что её придушили, – эксперт-криминалист наклонился к телу и указал пальцем на шею. – Смотрите, здесь видна странгуляционная борозда, но если бы жертву начали душить, она бы первое время инстинктивно сопротивлялась, стараясь снять удавку, тем самым царапая себе шею или лицо нападающего, но на шее следов нет и первичный осмотр ногтей жертвы не подтверждает эту теорию. Затем я предположил, что женщину могли оглушить ударом по голове сзади, пока она ставила чайник, но никаких следов от удара я также не обнаружил. Но она точно была без сознания. Видите, судя по брызгам и очагу скопления крови, нападавший положил женщину на диван и стал наносить удары колюще-режущим предметом, ранений точно больше двадцати, предварительно он также душил жертву и только после этого вскрыл грудную клетку и извлёк сердце. Из всего я делаю вывод, что убийца чётко спланировал нападение и явно ненавидел эту женщину.

– Вы правы, спланировал он это очень давно. Посмотрите на шее с правой стороны, нет ли там маленькой ранки? Как будто от укола? Я что-то заметила.

Мужчина аккуратно взял голову убитой в руки, слегка наклонил её на левый бок и медленными движениями убрал прилипший от крови на шее кудрявый локон волос.

– Есть. Вижу, вы не удивлены. А что вам показалось особенно интересным? Вы сказали: «Вот это уже интересно».

– Хаотичность нанесённых ран. Он вышел из-под контроля. В этот раз ему нравилось убивать.

– В этот раз?

– Следователь Тайнова? – в дверном проёме, стараясь не смотреть на тело, стоял Зобов. – Вы мне нужны.

– Дай мне одну минуту, – кивнув Денису, Ева снова повернулась к собеседнику. – Спасибо. Продолжайте работать. И ещё: возьмите отпечаток подошв всех МЧСников и тех, кто заходил в квартиру до вас, чтобы их исключить.

– Уже сделано. Тело везём в морг.

– Конечно.

Зобов ждал Тайнову на лестничной клетке, нервно перебирая листы своего блокнота. Сегодня он выглядел не так, как всегда. Что-то изменилось в его взгляде, осанке, манере держать себя. Всегда идеальная прическа растрепалась, на бледном лице появились морщины, плечи осунулись, а в глазах больше не было того игривого блеска, который одновременно так раздражал и привлекал Тайнову. Казалось, что он был опустошён.

– Зобов, всё в порядке?

– Да. Как всегда.

– Ты плохо выглядишь.

– Ты выглядишь ещё хуже, но спасибо.

– Это моё обычное состояние, а вот на тебя не похоже. Сейчас же говори, что случилось. Думаешь, я не заметила, что ты отводишь взгляд от тела? Ты даже не зашёл со мной в квартиру.

– Я… Я не могу. Эта женщина – ровесница моей бабушки и… Когда… – Денис провёл рукой по волосам, ещё больше взъерошивая их. – Когда я увидел коротко стриженные фиолетовые волосы… Я… Просто не смог смотреть на её лицо, закатившиеся глаза, открытый рот… Она… Там могла бы быть моя бабушка. Я не понимаю, каким ублюдком надо быть, чтобы сотворить такое с пожилой женщиной.

– Что? Так. Ладно. Зобов, посмотри на меня. Посмотри. Сейчас не время для переноса и ассоциирования. Там не твоя бабушка. Ты просто не имеешь права включать свои эмоции. Если мы каждый раз, смотря на жертву, будем ассоциировать её со своими близкими, не важно, из-за цвета глаз, волос, возраста, мы попросту не сможем работать. Чувства затмевают ясность мысли. Не можешь хладнокровно мыслить – не замечаешь улики, не раскрываешь дела. Смерть одного человека – трагедия, смерть многих – статистика, и только в наших силах изменить эту статистику в лучшую сторону. Мы не имеем права чувствовать, единственное, на что мы имеем право, – это работать без ошибок. И давай в этот раз это сделаем. Эту женщину мы уже не спасём, но мы можем спасти его следующих жертв. Я верю, что мы можем, и вот за эту веру я буду бороться до конца.

– Я тоже. Только когда мы его поймаем, а мы его поймаем, я лично станцую самбу на его голове.

– Там уже как хочешь. Правда, характеристику свою подпортишь.

– Как ты?

– Тот человек упал сам.

– Два раза на угол стола и три раза на твоё колено?

– Что я могу поделать, очень неуклюжий человек. А теперь соберись. Что удалось узнать о женщине? И пока ты будешь рассказывать, давай зайдём в квартиру и поговорим без лишних ушей.

– Сидорова Екатерина Ивановна, шестьдесят девять полных лет, пенсионерка. Мы нашли её паспорт, прописана в этой квартире, жила здесь почти всю жизнь. Разведена, в графе дети числится один ребёнок.

– Значит, есть родственники.

– Подожди. При обыске в квартире нашли свидетельство о рождении дочери, а также свидетельство о смерти той же девочки. Девочка умерла в шестимесячном возрасте. Также нашли свидетельство о смерти мужа.

– Значит, родственников нет? Брат? Сестра?

– Этой информации пока нет. А теперь вот что удалось выяснить у добродушных соседей. Дословно, – Зобов перевернул лист записной книжки и зачитал вслух: – «Катька почти всю жизнь здесь прожила. Тихая-то она тихая, только душа у неё была грязная. Она в тюрьме сидела за то, что свою дочку на балконе насмерть заморозила. Как вышла, ни с кем не разговаривала, глаза в пол опускала. После такого разве очистишь свою душу?» – он закрыл блокнот и продолжил: – Как же я люблю чутких и бдительных соседей. Даже дело не пришлось поднимать, чтобы выяснить, за что она сидела.

– Дело всё равно придётся поднять. Но сейчас это не так важно. Грязная душа. Снова и снова, – Ева потёрла единственный здоровый глаз. – Зобов, что ты успел заметить?

– Если ты про литры крови и про то, что впервые за всё время убийство совершено на месте обнаружения тела, то заметил.

– Да. И это не единственное отличие. До этого момента его действия всегда были точны, выверены и аккуратны, сейчас же он наследил… Он паникует. От чего? От того, что впервые совершал убийство в непривычном для себя месте, или от тех чувств, которые он впервые испытал при этом убийстве? Ты обратил внимание на раны?

– Тайнова, я…

– Поняла. У «Неизвестной» тоже были ножевые ранения, но они были сделаны с хирургической точностью, а здесь работа мясника. Он бил наотмашь, как будто бы получал наслаждение от этого действия, и, как заметил старший эксперт-криминалист, он явно ненавидел эту женщину. Только, я думаю, он ненавидел не её саму, он ненавидел того, кого увидел в ней. Кого? Свою мать?

– Может, он чувствует, что мы близко, и от этого начинает терять самообладание? Он не стал рисковать, перетаскивая тело.

– С другой стороны, зачем ему перетаскивать тело, если жертва живёт в том районе, который ему нужен для воплощения своей идеи? Началась новая буква.