Лана Прозак - Очищение

– Хорошо. А я попробую в очередной раз поговорить с отцом Бренданом и расспрошу поподробнее о пропавшей прихожанке. Удачи.

– И тебе.

Когда Ева позвонила отцу Брендану, он уже не спал, и по его бодрому голосу стало понятно, что этот человек любит раннее утро. Он безоговорочно согласился на встречу, не задавая лишних вопросов и не интересуясь причинами, он вежливо ответил: «Я с удовольствием встречусь с вами, Ева Александровна». Тайнова понимала, что те вопросы, ответы на которые хотела получить, она могла задать и по телефону, но по совершенно не понятным для неё самой причинам ей хотелось встретиться с ним лично. Этот служитель церкви одновременно отталкивал и интриговал. В нём чувствовалась скрытая сила и огромная воля. Он, безусловно, являлся очень умным человеком, но при этом в нём не было и намёка на тщеславие. Словно в его глазах хранятся великие знания, а он умело прячет их под лукавым взглядом.

Ева приехала первой. На улице стояла прекрасная погода. Впервые за долгое время на небе не было ни облачка, и радиоактивное весеннее солнце светило во всю силу. Воздух постепенно теплел и пах свежестью проснувшейся от спячки земли. Любой человек будет рад такой погоде, любой нормальный человек, но не Тайнова. Её раздражало это солнце, лучи которого бликовали на лобовом стекле и обжигали единственный работающий глаз, отчего тот слезился и она становилась вовсе слепой. Эти лучи раскаляли кожаную куртку, заставляя Тайнову раздеваться, а всё ещё по-весеннему прохладный ветер заставлял надевать её обратно. Еву знобило. Ей было и жарко, и холодно одновременно, но, что хуже всего, она не могла найти путей решения этой проблемы, от чего всё больше и больше раздражалась. Совершенно выбившись из сил, Тайнова приняла решение снять джемпер и надеть куртку на голое тело. Стало ненамного лучше, но, по крайней мере, теперь она могла свободно дышать.

Отец Брендан подъехал через десять минут, и Ева, выскочив из машины, засеменила к нему навстречу.

– Отец Брендан, доброе утро!

– Доброе утро, госпожа Тайнова. А утро, и правда, воистину удивительное!

– Бывало и лучше.

– Ха-ха-ха, – собеседник весело рассмеялся и всё тем же лукавым взглядом окинул вечно хмурую девушку. – Вам ничем не угодишь. В вас скрывается угрюмая жажда жизни. Возможно, вы сами не осознаёте, насколько вы страстны по отношению ко всему, что вас окружает, только эта страсть берёт своё начало из горя, а не из счастья. Ева Александровна, пламя любого горя гаснет под исцеляющими потоками любви, но человек сам должен впустить в свою душу эти потоки. Правда, я не уверен, что вам нужно это исцеление. Вдруг, исцелившись, вы перестанете быть такой особенной?

– Это риторический вопрос или вы ждёте от меня ответа?

– Это размышления, – мужчина закрыл глаза и подставил лицо солнечным лучам. – Вы всё ещё не хотите заходить в лоно моего прихода и желаете прогуляться вокруг?

– Да. Так будет лучше. У меня есть несколько вопросов.

– Я готов ответить на любой.

– Несколько дней назад вы говорили о пропавшей прихожанке.

– Я не говорил, что она пропала, я лишь сказал, что она перестала приходить на воскресную службу.

– Пусть будет так. Мы постарались её разыскать и выяснили, что женщины с таким именем и фамилией, которая могла бы раньше посещать вашу церковь, не существует. Можете о ней рассказать?

– Вы говорили, что не занимаетесь поиском людей, – блаженная улыбка играла на губах священнослужителя.

– Всё верно. Не занимаюсь, но это особый случай.

– Рассказать о Надежде… Это умудрённая годами женщина, ей около шестидесяти лет, может, больше, может, меньше, я точно сказать не могу. Она являлась прихожанкой ещё до того, как на службу заступил я. Я видел её каждое воскресенье на протяжении почти десяти лет, и она всегда тихо и смиренно сидела в углу на лавочке последнего ряда. Мне удалось с ней побеседовать всего один раз. Я могу рассказать о том случае, так как наша беседа не являлась исповедью.

Ева утвердительно кивнула.

– В одно воскресное утро, когда я проповедовал, то заметил, что по щекам этой женщины текут слёзы, но её взгляд при этом оставался абсолютно холодным. Она сидела неподвижно, словно кукла, словно пустая оболочка, и ни на что не реагировала. Я закончил речь, недолго пообщался с другими прихожанами и подсел к ней. От моего лёгкого прикосновения она еле заметно вздрогнула. Я спросил, всё ли в порядке и не желает ли она исповедаться. Но Надежда только вытерла слёзы, вздохнула и проговорила странные, несвязанные слова.

– Какие? Вы можете вспомнить?

– Я их и не забывал. Она сказала: «Я потеряла надежду. Больше ничего не осталось. Я его не спасла, но не могу его не любить. Всего одна ошибка. Я совершила всего одну ошибку, а расплачиваюсь всю жизнь». И она замолчала. Я предложил ей свою помощь, на что услышал ответ: «Отец Брендан, вы не смогли помочь мне тридцать лет назад, не сможете и сейчас». После чего женщина улыбнулась и вышла. Только вот тридцать лет назад я не смог бы ей помочь, даже если бы очень этого хотел, – я тогда был подростком.

– И она больше не появлялась? Когда это произошло?

– Этот разговор состоялся около пяти лет назад. А перестала приходить она около месяца назад.

– То есть после этого разговора она всё так же продолжала приходить каждое воскресенье?

– Да. И стала прежней. Сидела с молчаливой улыбкой и слушала мои проповеди.

– А вы не пытались снова завести с ней беседу?

– Она не давала возможности, сразу уходила, да и потом, нельзя навязать помощь, человек сам должен захотеть её получить, иначе любая помощь превратится в наказание.

– Она была близка с кем-нибудь из прихожан?

– Я не замечал, чтобы она с кем-нибудь общалась.

– Приходила всегда одна?

– Я не замечал, чтобы она приходила не одна.

– Вы не даёте утвердительных ответов?

– Я не могу ничего утверждать.

– Вы можете описать её внешность?

– Невысокого роста, пышная седовласая женщина. Волосы всегда заплетала в косу. Её лицо не обладало чем-то примечательным, если только глаза, наполненные печалью. Всегда скромно одета в одежды коричневых тонов.

– Откуда вы узнали её имя? Вы говорили, что, для того чтобы посещать вашу службу, не обязательно называть своё имя.

– Это так. Но если вы желаете оставить пожертвование, то можете запечатлеть в истории этих стен своё имя.

– Не поняла.

– У нас приходская книга, где все оставляющие пожертвования люди могут записать своё имя. И я видел, как она записывала своё имя в этой книге. Так я и узнал.

– Человек может оставить там и вымышленное имя?

– Если так пожелает, то да.

– Я могу взглянуть на эту книгу?

– Нет.