Лиз Мур - Алая река

Выдыхаю.

– А он что?

– Огорчился.

– Пусть огорчается, сколько влезет. Как вы думаете, он вам поверил? Насчет нас?

– Похоже, поверил. Вел он себя учтиво, тут не придерешься.

– Это он умеет.

Миссис Мейхон поджимает губы. Кивает.

– Вы правильно сделали, Мики. От мужчин, по большей части, одно беспокойство.

Подумав, она добавляет:

– За всю жизнь мне только пара-тройка путных встретилась.

Вот мы и дома. Томаса распирает от впечатлений.

– Миссис Мейхон поставила знаешь какое кино? «Платянин»!

– Что еще за «Платянин»?

– Ну, там монстр катается на велосипеде!

– Может, все-таки «ИНО-планетянин» [23] Имеется в виду американский фантастический фильм 1982 г., режиссер С. Спилберг, оригинальное название «E.T. the Extra-Terrestrial». , а?

– Да. И миссис Мейхон выучила меня звонить домой!

Томас, копируя действия заявленного инопланетянина, выставляет указательный пальчик, касается им моего пальца.

– Вот так, мама!

– Тебе понравился фильм?

– Понравился. Миссис Мейхон разрешила смотреть, хотя он страшный.

Томас явно взвинчен фильмом, да еще, пожалуй, избытком сахара в напитке.

– И ты не боялся?

– Нет. Фильм страшный, а я все равно не боялся.

– Молодец. Ты просто молодец.

Однако ночью я просыпаюсь от шлепанья маленьких ножек. Так и есть: на пороге моей комнаты, закутанный в одеяло, переминается Томас. Ни дать ни взять – главный герой фильма в знаменитой сцене.

– Мне страшно, мама.

– Бояться абсолютно нечего, Томас.

– Я сегодня соврал. По правде, мне было жутко смотреть фильм.

– И зря. Это все выдумка.

Томас кусает губу, смотрит в пол. Отлично знаю, что за этим последует.

– Томас, – говорю я как можно строже.

– Можно я буду спать с тобой? – все-таки просит сын. Отлично понимая, что я не позволю.

Встаю с постели, беру его за руку, вывожу в коридор.

– Тебе почти пять, Томас. Ты уже большой. Будь умницей. Будь храбрым мальчиком. Постараешься? Ради меня?

Он кивает.

Почти втаскиваю его в детскую, включаю ночник. Томас забирается в постель, я подтыкаю ему одеяло, кладу ладонь на лоб.

– Совсем забыла тебе сказать. Я сегодня разговаривала с мамами Карлотты и Лилы. Пригласила твоих подружек в «Макдоналдс».

Томас молчит.

– Ты меня слышишь?

Он отворачивается. Колеблюсь не дольше секунды.

Вспоминаю все, что читала в пособиях по воспитанию о том, как вырастить сильного, самодостаточного человека и гражданина, и насколько важно для будущей жизни чувство уверенности, которое закладывается в раннем детстве.

– Они придут. Обе. И Лила, и Карлотта, – говорю я.

Целую Томаса в лоб и тихонько ухожу.

Утром мне надо быть в суде. Я – свидетель по делу Роберта Малви-младшего. Похоже, его жена все-таки одумалась, написала заявление. Вызвали меня и Глорию Петерс.

Дело рутинное, и день самый обычный. Всё бы как всегда, если б не беспокойство, которое мне внушает Малви. Взгляд его сверлит меня; он пытается установить визуальный контакт, и, когда это удается, я ловлю себя на мысли, что знаю этого человека, что уже видела его. Но где и когда – вспомнить не могу.

Дав показания, уезжаю. Незачем оставаться, ждать вердикта. Потом Глория все расскажет.

В машине сверяю наручные часы с теми, что находятся на панели.

Немного мне известно про Коннора Макклатчи, но одно я знаю наверняка: каждый день в половине третьего он является к мистеру Райту, чтобы погреться и уколоться. А раз он у Райта, следовательно, дома его нет.

«Глупостей не натвори», – сказал Трумен. Только это не глупость; совсем не глупость – прошерстить дом подозреваемого. Наоборот – это необходимо.

Сейчас одиннадцать утра. Еще несколько часов ожидания. Постараюсь не коситься на циферблат. Но избегать улицы под названием Мэдисон не получается. Пару раз – недостаточно для того, чтобы возбудить подозрения – проезжаю по Мэдисон, тяну шею, точно из машины реально разглядеть дома в переулке, который описывал Трумен.

Если район Сентер-Сити с его прямыми углами и идеальной симметрией доказывает, что планировкой занимались люди степенные и здравомыслящие, то в Кенсингтоне видишь, насколько сильно необходимость способна исказить первоначальные благие намерения. Там и сям разбросаны скверики самых неожиданных форм. Кроме ровной, как стрела, Франт-стрит и идеальной диагонали Аве, остальные кенсингтонские улицы забирают вкось, под тем или иным углом отклоняются от экватора, заданного улицами Вайн, Маркет и Саут, которые расположены в Сентер-Сити. Здешние улицы начинаются внезапно и обрываются без предупреждения; порой раздваиваются, а потом снова претерпевают слияние. Мэдисон не похожа на Ист-Мэдисон; Уэст-Саскуэханна почему-то бежит параллельно Ист-Камберленд. Едва ли не все недлинные улицы заняты под жилье. Дома ленточной застройки – кирпичные, с отштукатуренными фасадами – стоят плечом к плечу; лишь иногда в их сплоченных рядах наблюдаются пустыри – словно недостающие зубы. Отдельные кварталы – сравнительно опрятные: там если и попадется заколочос, то всего один, максимум – два. Другие кварталы словно повествуют о несчастьях, что постигли их обитателей. Здесь пустует каждый второй дом; по крайней мере, такое создается впечатление.

Немало в Кенсингтоне переулков, которые упираются в тесные аллейки, ведущие к задним дверям. С тыла дома неприветливы: каждый, кому открылась их изнанка, – враг. Автомобили здесь не ездят – просто не протискиваются.

В такую-то аллейку я и пытаюсь заглянуть, ища дом с тремя буквами «Б».

Если он и есть, с Мэдисон его не видно.

Ближе к двум часам останавливаюсь возле заведения Алонзо. Вхожу. Алонзо мигом смекает, что я не за кофе явилась, и кивает на подсобку – наверное, там спрятана моя одежда.

Благодарю его, иду в уборную. Переодеваюсь. Сохраняю максимум достоинства. Не очень-то получается в таком прикиде.

Молча прячу пакет с униформой в шкаф. Выхожу на улицу.

На сей раз у Алонзо остались и рация, и оружие. Под футболкой их все равно не утаить.

Бегу к улице Мэдисон. Бежать теплее, чем идти. Кошусь на часы. Ровно половина третьего.

Перед поворотом сбавляю скорость. Пытаюсь в заданных обстоятельствах выглядеть органично. Сама чувствую: не получается.

Вот он, дом, о котором говорил Трумен. Обшит белым сайдингом. И граффити тут же – три буквы «Б». Дом – в самом конце улицы; понятно, почему я не видела его с шоссе.

Заглядываю в окно. Ничего не разглядеть – слишком темно внутри. После недолгих колебаний стучусь в заднюю дверь. Вот что я скажу, что сделаю, если Док откроет?

Жду в бездействии. Снова стучусь. Никто не открывает.

Наконец отодвигаю фанерку и делаю шаг внутрь.