Лиз Мур - Алая река

К вони, обычной для таких домов, примешивается дух зимней промозглости. Кажется, в доме холоднее, чем на улице. Неудивительно: в эти заколочос ни один солнечный луч не проникает. В холле – будто в морозильнике.

Делаю пару шагов, жду, пока глаза привыкнут к темноте. Пол предостерегающе скрипит; пожалуй, есть и прогнившие доски; не хватало наступить на такую, попасть в капкан…

Жаль, что я без форменного пояса. Достала бы фонарик. Придется заменить его мобильником.

Луч от горящего экранчика шарит по углам. Что я ищу? Что готова увидеть? Людей; человеческие тела, мертвые ли, живые ли. Их нет. Есть матрацы, есть тряпье, есть всякий хлам. Похоже, этот заколочос необитаем.

А ведь Трумен говорил, что Док бегал на второй этаж. Значит, должна быть лестница. Я ее не вижу.

Дюйм за дюймом продвигаюсь к парадному входу. Мобильник высвечивает парадную дверь, невысокий порог, спускающийся в холл. Лестница должна быть с другой стороны.

Глаза наконец адаптировались к темноте. Я ступаю гораздо увереннее. Вдруг соображаю: Док может вернуться с минуты на минуту. Скорее прочесать второй этаж – и прочь отсюда.

Взбегаю по лестнице, перепрыгиваю разом по несколько гнилых ступеней, левой рукой держусь за облезлые перила.

Буквально напарываюсь на взгляд огромных глаз.

Роняю телефон и тут же понимаю: лицо – мое собственное. Отражение в зеркале.

Вся дрожа, поднимаю телефон и одну за другой принимаюсь отворять двери. Сколько раз я так делала, когда искала сестру по притонам!

Ловлю себя на том, что принюхиваюсь: не пахнет ли распадом человеческого тела? Раз учуяв этот запах, вряд ли когда его забудешь. Зловоние, которым пропитан заколочос, слито из множества омерзительных оттенков – но, слава богу, среди них нет самого страшного, самого тошнотворного.

В коридор выходит пять дверей. Ванная комната – на месте ванны с унитазом две дыры в полу; кладовка; три спальни.

В первой спальне – старый диван и стопка журналов. На полу валяются использованные презервативы.

Во второй спальне – ни кровати, ни дивана. В угол брошен голый матрац, а у стены – грифельная доска. Уверенной, хоть и явно детской рукой, на доске запечатлен пейзаж. Окна в этой комнате не забиты, и дневного света достаточно, чтобы рассмотреть стилизованное небо, взрезанное линией высоток с бесчисленными окнами, – их юный художник обозначил рядами жирных точек. Когда сделан рисунок? Прежде чем жильцы оставили дом – или сравнительно недавно? В деревянном желобке лежат три кусочка мела. Не могу удержаться – в правом углу пейзажа оставляю крохотную меловую метку. Сто лет не царапала на доске.

Хочу вернуть мелок на место – и тут слышатся шаги. Вздрагиваю. Как в замедленном кино, мелок описывает дугу и с характерным стуком падает.

– Эй! Кто там еще?

Голос принадлежит мужчине.

Кошусь на окно. Чем грозит прыжок со второго этажа? Какими конкретно травмами?

Но прежде чем я успеваю решиться, тяжелые шаги раздаются на лестнице. Замираю от страха.

Господи, ну почему я не взяла оружие?

Если нет оружия, лучше сразу это показать. Выставляю вперед руки. Откашливаюсь.

Человек медлит на лестничной площадке. Войдя, я закрыла за собой дверь, но задвижкой не воспользовалась. Сердце бьется где-то в горле. Того и гляди, выскочит через рот.

От удара ногой дверь с грохотом распахивается.

Не сразу узнаю вошедшего. Явно его били. Правый глаз заплыл, не открывается. Фингал отливает всеми оттенками синего и зеленого. Нос переломан. Ухо и верхняя губа распухли. Но стрижка все та же. И оранжевая куртка.

– Док? – выдыхаю я.

Теперь меня трясет так, что коленки стучат одна о другую.

Мне стыдно этой дрожи. Хочется объясниться: от холода трясусь. Адская холодрыга нынче.

– Какого черта ты здесь делаешь? – цедит Док.

– Тебя ищу.

Приходится импровизировать.

Док делает шаг в мою сторону.

– Как ты меня вычислила?

– Поспрашивала людей. Ты – фигура заметная.

Он усмехается. Вроде даже с горечью. Хватается за бок. Наверное, у него ребра сломаны.

– Что у тебя в руке?

Как ответить? Есть шанс убедить Дока, что я вооружена. Совсем крошечный шанс – но он мог бы гарантировать мне безопасное отступление. А если Док не купится? Я буду выглядеть идиоткой.

– Ничего, – отвечаю я.

– Руки подними.

Повинуюсь. Док подходит ко мне, задирает рубашку. Оттягивает пояс штанов. Охлопывает меня всю. Стою совершенно беспомощная.

– Надо бы тебя кончить, – еле слышно произносит Док.

– Что?

– Говорю, кончить бы тебя за то, что твоя родня со мной сделала.

Каменею от ужаса.

– А что она сделала?

– «А что она сделала»! – передразнивает Док. – Кейси знаешь, как про тебя говорила? Этак с придыханием: Мики у нас УМНАЯ! Злилась на тебя – но должное отдавала. Кейси послушать, так ты – минимум Альфред Эйнштейн.

Смотрю в пол. Молчу. Все силы уходят на то, чтобы не выпалить: «Альберт, а не Альфред!»

– Так вот, я тебе не верю, – продолжает Док. – Ты умная – значит, сечешь. Насчет родни.

Не поднимаю глаз. Только бы не разозлить его. В Академии учили языку тела; очень, очень полезные навыки.

Док указывает на свое лицо.

– Видишь? Нет, ты погляди, погляди. Такой толпой на одного – это как? Встретишь Бобби О’Брайена – скажи, чтобы не зевал. Уж я его подкараулю.

Значит, Бобби.

Недаром же он ухмылялся тогда, у Эшли в гостях, стоило мне помянуть Дока.

– Если это сделал мой кузен, мне за него стыдно, – мямлю я. – Но я сама с ним очень редко вижусь. Мы не друзья.

Док только скалится.

– Ну да, рассказывай!

– Я почти не общаюсь с Бобби, – продолжаю я. – Если он тебя избил – значит, по собственной инициативе. Я тут ни при чем.

Док задумывается. Переминается с ноги на ногу. Чешет затылок.

– Странно: почему-то я тебе верю. Не должен бы – а верю, – наконец выдает он.

– Вот и хорошо.

Чуть приподнимаю голову. Взглядываю на Дока. Снова отвожу глаза.

– Дела! – тянет Док, явно удивленный. – Все-таки передай Бобби, чтоб на район не совался. Здесь у меня полно приятелей.

– При случае передам.

Он снова усмехается. Кривится от боли.

– Ладно, руки можешь опустить. Они у тебя небось затекли уже. И давай-ка без выкрутасов. Зачем пришла?

– За Кейси.

– Она тебе так дорога?

Вся напрягаюсь. Начинаю осторожно, подбирая слова.

– Она – моя сестра. Кроме того, она – жительница района, который я патрулирую по долгу службы.

Док коротко смеется.

– Нет, ты точно с приветом… – Помедлив, продолжает: – Слушай, уходи, пока цела. Где Кейси, я не в курсах. Честно.

– Сейчас уйду. Спасибо.

Может, он и врет, не знаю. Знаю другое – мне действительно нужно уходить, пока цела. До сих пор чувствую его лапы на своих боках, животе, груди. Хочется вымыться с мылом.