Лиз Мур - Алая река

А потом я перевожу взгляд на Кейси, сидящую у меня на диване, чистую вот уже целых сто восемьдесят девять дней. Она теперь приходит в гости почти каждое воскресенье. Может, моя сестра станет одной из немногих везучих? Ветераном некоей войны – израненным, но выжившим? Может, всех нас переживет, дотянет до ста пяти лет в здравом уме и трезвой памяти…

Надо надеяться. И в то же время надеяться опасно. Вредно. Так же, как пускать Томаса к себе в постель.

Как разрешать ему встречи с женщиной, которая произвела его на свет.

Как нарушать клятву, когда знаешь: тайна должна быть раскрыта.

С униформой покончено.

Томас счастлив. В первый же день я собралась с силами и позвонила Трумену Дейвсу. Дышать боялась, пока он не ответил.

– Это Мики.

– Я понял.

– Я просто хотела сказать, что ушла из полиции.

Трумен помолчал, наконец выдавил:

– Мои поздравления.

– Прости меня, – произнесла я, закрыв от стыда глаза. – Я вела себя как идиотка. Ты заслуживаешь лучшего.

Стало слышно, как Трумен дышит.

– Извинения приняты, – сказал он. И добавил, что занят с матерью. По интонации я поняла: он умыл руки, он для меня утрачен.

«Бывает, – сказала я себе. – Еще и не такое бывает».

Полицейское управление Филадельфии упорно отрицает, что проблема имеет такой масштаб. Но я-то в курсе. И Кейси в курсе, и женщины с Кенсингтон-авеню – тоже. Поэтому я позвонила Лорен Спрайт и сказала, что могу сообщить некую информацию на условиях анонимности. Назавтра же моя история была озвучена на радио. «Сексуальные домогательства со стороны полицейских в Кенсингтоне не редкость» – так начала журналистка. Я сразу выключила радио. Не хотелось это слушать.

Еще несколько дней я просыпалась с ощущением, что поступила гадко. Предала людей, которые меня столько лет защищали, прикрывали со спины – порой в буквальном смысле.

А ведь среди полицейских полно порядочных людей. Взять хотя бы Трумена. Правда, он уже на пенсии. Зато Майк Ди Паоло продолжает служить. И Дейвис Нуэн. И Глория Петерс. Да и Дениза Чемберс – хорошая женщина. Кстати, она лично звонила мне, извинялась.

Но есть и мерзавцы. Пусть их мало, пусть они не сгруппированы, а пакостят поодиночке – но, пожалуй, каждый так или иначе сталкивался с каким-нибудь эдди лафферти.

Хуже всех, опаснее всех, по-моему, приятели таких, как Лафферти. Субъекты вроде сержанта Эйхерна – уж конечно, он давным-давно был в курсе творящегося в Кенсингтоне. Может, и сам участвовал – кто знает… И его-то как раз не выгонят с треском, не вызовут на допрос. Ему даже дисциплинарное взыскание не грозит. Так и будет посиживать в кабинете, заниматься текущими делами да под настроение злоупотреблять служебным положением. А пагубные последствия таких действий – что для индивидуумов, что для сообществ, что для Филадельфии как города – затянутся на долгие годы.

Вот потому-то я и боюсь не таких как Лафферти, а таких как Эйхерн. Где бы они ни обретались.

Так и сижу без работы. Можно, конечно, обратиться к юристу, восстановиться в полиции – взяли бы обратно, с учетом последних событий. Но мне не хочется.

Живу на пособие. Помогаю двоюродному деду, Ричу, в магазине запчастей во Франкфорде. Занимаюсь бумагами, отвечаю на телефонные звонки. Рич платит мне наличными в конверте. Теперь, когда у меня стабильное расписание, безо всяких ночных дежурств, я нашла Томасу надежную няню. Она сидит с моим сыном два дня в неделю. По понедельникам и средам я беру Томаса к Ричу. По пятницам его караулит миссис Мейхон.

Система далека от идеала, но сбоев не дает. В будущем году Томас пойдет в садик – значит, снова все поменяется. Может, я поступлю в колледж. Может, стану преподавателем истории, как мисс Пауэлл.

Вот получу диплом – сразу в рамочку его и на стенку, а копию бабушке отошлю.

Утро вторника. Середина апреля. Открываю все окна. Только что отшумела гроза, воздух такой сладкий – хоть ложкой ешь. Запахи мокрых цветов и юной травы ударяют в голову. Закипает кофе. Новая няня подъедет с минуты на минуту. Томас в детской, играет в «Лего».

Я отпросилась у Рича на целый день.

Появляется няня. Прощаюсь с Томасом, иду к двери миссис Мейхон. Звоню. Спрашиваю:

– Вы готовы, миссис Мейхон?

В моей машине едем к Уилмингтону.

Поездка была давно запланирована.

Почву я подготовила еще в январе, пригласив на ужин Кейси и миссис Мейхон. В таком составе мы стали собираться у меня каждое воскресенье. Укладывали Томаса, а сами смотрели что-нибудь дурацкое по телевизору – какую-нибудь комедию. Кейси любит комедии. Иногда, правда, ей хочется «замочилова» – так она, даже после всех ужасных событий, называет документальные фильмы об убийствах. Неизменно они начинаются с сообщения о пропаже женщины, и неизменно убийцей оказывается ее агрессивный супруг или возлюбленный. Голос за кадром пугает спокойствием: «Это был последний раз, когда Миллеры видели свою дочь».

– Да это ж он! – обычно говорит Кейси о муже. – Он убил, ясно как день. Нет, вы только поглядите на эту рожу!

Иногда речь идет о малоимущих женщинах. Иногда – о богатых. Почему-то все они блондинки; разумеется, очень ухоженные, безупречно одетые. Жены врачей или юристов.

Они, эти блондинки, кажутся мне выросшими девочками, что когда-то давным-давно смотрели «Щелкунчика». Теми самыми, у которых волосы были собраны в тугие узлы, которые в своих нарядных однотонных платьях походили на стайку тропических птиц или на балерин. Которых обожали папы и мамы.

Каждое воскресенье Кейси брала с нас клятву, что мы навестим ее в родильной палате.

– А то буду лежать одна, как дура, – повторяла она. – Поклянитесь, что приедете. Обе поклянитесь.

Мы послушно клялись.

И вот я паркуюсь возле больницы.

Дочка Кейси родилась накануне. У нее еще нет имени.

Отец сказал, что малышка пока останется в отделении интенсивной терапии. Нужно ее хорошенько обследовать.

Кейси может глядеть на дочь, сколько душе угодно. Потому что слушалась врачей, выполняла все их предписания. У девочки, конечно, ищут признаки абстиненции.

Перед тем как вылезти из машины, миссис Мейхон взглядывает на меня, прикрывает ладонью мою ладонь. Сжимает.

– Вам это будет нелегко, Мики. Заставит вспомнить о Томасе, о его страданиях. Велика вероятность, что вы вновь разозлитесь на Кейси.

Молча киваю.

– Чтобы этого избежать, просто повторяйте про себя: «Кейси очень старается. Кейси очень старается».

В моей памяти хранится одна сцена с мамой – я про нее сестре никогда не говорила. Пока маленькая была, просто жадничала, по-детски. Потом стала бояться: если озвучу – воспоминание сотрется, исчезнет.