Антон Чиж - Выгодный риск

– Чудесно, что вы зашли! – сказала она, быстро вспоминая французский. – Моя повариха Дарья только что напекла блинов. У нас Масленица, надо есть блины.

Сегодня месье Жано слышал это уже в третий раз. И в третий раз готов был есть. Его организм, воспитанный на другой кухне, вдруг заявил, что обожает блины, мало того: жить без них не может. И уже тонко различает. Так, блины в «Славянском базаре» были изумительны. В полицейском участке – грубоваты, но хороши. Осталось узнать, как готовит домашняя кухарка. О чем с большим энтузиазмом сообщил инспектор полиции. Все равно он толком не знал, зачем оказался в доме тетушки. Пушкин отвечал на этот вопрос немного уклончиво.

Все прошли в гостиную.

– Прошу простить, месье Жано, мне надо обсудить с тетушкой частный вопрос, – сказал Пушкин. – Я буду говорить с ней по-русски…

– О, никаких проблем! – Инспектор был сама любезность: хорошо, что его знание языка осталось в тайне. Всегда может пригодиться. – С вашего разрешения осмотрю рисунки.

И он отошел к столику с портретами Агаты.

– Где наша знакомая? – спросил Пушкин, не желая при французе называть имена.

К счастью, тетушка была достаточно сообразительна.

– Мой милый… Мне тяжело об этом говорить… – начала она. – Но я вынуждена забрать назад все добрые слова об этой женщине. Ты был прав: она лживая, гадкая, мерзкая, отвратительная дрянь. Воровка останется воровкой. Гнилое нутро, погибшая душа. Если посмеет явиться, немедленно выставлю вон. Больше не подпущу на пушечный выстрел! И тебе запрещаю иметь с ней дело.

Агата Кристафоровна редко когда отзывалась о ком-то плохо. Настолько резко и однозначно – никогда.

– Тетя, прошу, объясните, что случилось…

– Нет, не упрашивай. – При постороннем тетушка пыталась улыбаться. – Тебе лучше не знать.

– Я служу в сыскной полиции, а не в институте благородных девиц. Прошу от вас правду.

– Правду? Ну хорошо же, ты сам напросился. – И тетушка подробно выложила все, что видела в гостинице.

Пушкин выслушал с удивительным спокойствием.

– Вы постучались в номер Алабьева и вам открыли?

Тетушка обмахивалась платочком – история бросила ее в жар.

– Ты прав, мой милый…

– Открыл Алабьев?

– Нет, какой-то незнакомый человек.

– Можете описать?

– Плохо разглядела, был еле виден в дверную щель. Скажу только: не выше меня ростом…

– Наша знакомая вышла под руку с Макаром Ивановичем?

Тетушка фыркнула:

– Вышла – это мягко сказано. Она была пьяна как сапожник, в стельку, еле ноги переставляла, повисла на нем, как тряпка, чудовищное зрелище… Никогда не испытывала такой позор… Забудь эту дрянь. Пусть живет, как хочет…

– В какой ресторан они поехали?

– Слышала, что в «Яр»…

– Она была пьяна до безобразного состояния, – сказал Пушкин и перешел на французский: – Месье Жано, наши планы немного поменялись. Оставляю вас гостем моей тетушки. Блины у нее восхитительны. Наш вечер будет иметь продолжение. Постараюсь вернуться как можно скорее…

И не дожидаясь вопросов, Пушкин покинул гостиную.

Что оставалось месье Жано? Наговорив хозяйке комплиментов, он с некоторым волнением стал ожидать блинов. Настолько ли хороши будут? Блины – дело тонкое.

…Поймав извозчика, Пушкин погнал на другой конец города, в ресторан «Яр». Официанты, которым показал рисунок из блокнота, в один голос уверяли: такой барышни с крупным господином не было. Тем более барышню в сильном подпитии в зал бы не пустили. Когда Пушкин назвал фамилию Алабьева, ответ получил однозначный: Макар Иванович часто к ним заглядывает, господин почтенный, подобными глупостями, как приехать с пьяной мадемуазель, не занимается.

…Портье «Континенталя» подтвердил, что постоялец вышел с дамой, которая была слегка навеселе, но вскоре вернулся один. Забрал чемоданы, заплатил за проживание и отбыл на вокзал. Проживал господин Алабьев с середины прошлой недели. Портье отзывался о нем как любезном и веселом человеке. Наверняка платил хорошие чаевые. Об услугах, какие часто желают получить мужчины в гостинице, портье отвечал уклончиво. Судя по всему, барышни бывали. Что неудивительно: если почтенный отец семейства, у которого третья жена, тайком возвращается в Москву и живет в «Континентале», то может позволить себе радости жизни.

Оставалось понять одну странность: когда Агата обманывала мужчин, она не пила. Это была важная часть ее мастерства. Она любила шампанское, как все женщины, но не больше бокала. Почему же сейчас напилась до беспамятства?

Пушкин спросил, убран ли номер, который оставил Алабьев. Портье не знал, но согласился проводить лично.

Гостиница держала класс: коридорный уже чистил в номере ковры. Постель была застелена, везде наведен блеск для новых гостей. Из мусора остались только две пустые бутылки казенки [19] Водка государственных винокурен. со следами сургуча на горлышке и смятый листок, густо почирканный чернильными завитками. Бумажку Пушкину отдали без разговоров.

Коридорный уверял, что постоялец оставил номер в порядке: несколько смятых газет да фантики от сладостей. Сущие пустяки по сравнению с тем, что иногда приходится убирать. Из беспорядка – перевернутая постель и перекрученные полотенца. Наверняка господин весело проводил время, в любовных утехах. Одну из дам коридорный видел сегодня мельком: молодая и красивая, похожа на знатную. В полушубке, на голове – теплая шапочка с перышком.

Пушкин попросил разрешения тщательно осмотреть номер. Портье не возражал. А коридорному было любопытно посмотреть, как трудится настоящий сыщик. Настоящий сыщик залез в каждую щель, но кроме пыли не нашел ничего. Номер действительно оставили чистым.

Февральская ночь ярилась и метала снежные комья. Ветер сбивал с ног, хлестал по лицу, путал запоздавшего прохожего. Зима упрямилась, не желая считать последние часы, отпущенные ей. Не желала знать, что настал последний день Масленицы, за которым зиме уступать весне. Мела метелью по улицам, по площадям, по замерзшей реке и прудам, чтобы никто не смел подступиться. Метель разыгралась не на шутку.

Было за полночь.

Добравшись до дома Алабьева, Пушкин снял занесенное снегом пальто, с которого шлепались крупные хлопья. Кирилл Макарович предложил пройти наверх. Посреди гостиной стоял разложенный ломберный столик с листами, ждавшими игроков, шарик отвердевшего воска и фигурки из хлебного мякиша. Забыв о долге гостя, Кирилл Макарович первым сел за столик, подперев голову рукой. После визита в сыск он ничего не сделал, чтобы привести себя в некоторый порядок. Ворот свободно распахнут без галстука, сорочка смята, шевелюра в полном беспорядке и даже твидовый пиджак сидел как-то кособоко.