Антон Чиж - Выгодный риск

– А с карманами что? – спросил пристав, поражаясь простоте и очевидности факта, на который он внимания не обратил.

– Карманы пустые, – ответил Пушкин. – Видели, я проверял. Так не бывает. Ни клочка, ни бумажки, ничего. Вычищено.

Про себя признав полную победу сыска, Носков хотел уточнить, для чего убийце такие хитрости. Но его опередили.

– Баронесса, о которой вы спрашивали, Михаил Николаевич, убита до того, как Алабьев и его спутник оказались здесь. Они пришли вдвоем.

– Вдруг спаслась, ну хотя бы сбежала…

– Тогда Алабьев остался бы жив.

– Почему?

– Его смерть имеет смысл в том случае, если баронесса мертва…

Говорил Пушкин с некоторой ленцой. Как показалось приставу. И он поверил, что так случилось: лежит где-то тело мадам и дожидается, пока его найдут.

Месье Жано, вслушиваясь в быструю русскую речь, не понял почти ничего. Ему захотелось принять участие в разговоре.

– Полицейские ищут тщательно, отличная школа, – сделал он комплимент.

– Что он сказал? – спросил пристав.

– Месье Жано говорит, что ваши городовые отлично обучены, – перевел Пушкин.

Такие слова как медом помазали исстрадавшуюся душу Носкова.

– Стараемся нести службу как должно, – сурово сказал он.

Месье Жано отдал ему поклон вежливости.

– При парижской полиции открывают кабинет идентификации преступников по методу нашего ученого Альфонса Бертильони, – с исключительной скромностью сказал он. – Самый передовой метод выявления преступников. Скоро такие кабинеты будут в каждом французском городе.

Пушкин слышал о бертильонаже, но из вежливости спросил, в чем он заключается. Месье Жано, которому наконец дали слово, стал описывать блестящую идею: если измерить тело и лицо человека по нескольким десяткам параметров, то обнаружится, что двух одинаковых людей нет. Всегда найдется различие. Стоит данные измерения занести в специальную карточку и собрать этих карточек достаточно много, определить преступника будет нетрудно. Просто замерив со всех сторон.

Пристав стеснялся просить перевод, многозначительно кивал, но понял только, что речь шла об измерениях.

– Измерения, да-да, они нужны, – заметил он.

– Интересная гипотеза: двух совершенно одинаковых людей нет, – сказал Пушкин. – Нам нужна ваша методика, месье Жано. Прямо сейчас.

Французу оставалось сожалеть: для бертильонажа требуются особый кабинет и приборы измерения, точная методика и грамотно составленная картотека. Откуда им взяться в заснеженной России…

Фигурки городовых еле виднелись у дальнего конца пруда. Пушкин повернулся к ним спиной.

– Время вышло. Отбой, Михаил Николаевич…

Свисток всегда при полицейском. Носков дал пронзительный сигнал. Городовые оглянулись и поплелись обратно.

К пруду подходила масленичная процессия. Впереди шла крупная дама. Она с видимым усилием несла шест, на котором болталось чучело Масленицы. Ей было нелегко, еще несколько дам мешались у нее под ногами. Она что-то крикнула, Корнеич бросил лопату и побежал на помощь.

– Что это такое? – спросил месье Жано, наблюдая диковинную русскую традицию.

– Проводы Масленицы, – ответил Пушкин, стараясь понять, что ему показалось странным в кукле.

– Куда провожают эту куклу?

– Дамы утопят ее в проруби. В которой захлебнулся месье Алабьев.

Месье Жано не смог скрыть изумления:

– Дамы? Топить? Зачем?

– Чтобы весна пришла. Язычество не до конца улетучилось из нашего народа.

Вернулись городовые, встали кружком, поглядывая на господ и пристава.

– За санитарной каретой пошлю, как дамы наиграются, – сказал Носков, намекая, что делать тут больше нечего.

– Да, конечно.

– Оставляю Татарского и Тараскина…

– Благодарю.

Пристав понял, что его не слышат. Пушкин почему-то наблюдал за процессией. Не замечая ничего. Даже месье Жано, который по-французски осуждал подобную дикость нравов. Какой порядок ожидать, если дамы топят невинную куклу, а полиция смотрит и посмеивается. Ужасно, господа, ужасно…

Послышалось множество голосов. Агата очнулась от сонного забытья. Она поняла, что рядом, совсем рядом люди. Значит, ее не засунули в склеп, сейчас найдут и спасут. Надо подать знак, что она здесь. Агата дернулась, как только могла, но сама поняла бесполезность попыток: скована так, что не шелохнуться.

Раздался скрип ворот. Тряпица, что болталась у нее перед глазами, прорезалась множеством дырочек солнечного света.

– А, вот куда старый дурень засунул!

Агата узнала грубый, но такой милый голос: ну конечно, сама мадам Андреева ее нашла. Какое чудесное совпадение. Она приготовилась к освобождению. Вместо того чтобы тряпичные покровы пали, а вместе с ними веревки, Агата ощутила, что голова ее медленно поднимается, и тут же падает назад. Удар был не слишком болезненным, только тело основательно встряхнуло.

– Нет, ну что за болван! – громогласно заявила мадам Андреева. – Я ему сказала сеном чучело набить, а он такую тяжесть наворотил! Ну, получит у меня… Да что он туда, дрова или кирпичи натолкал, что ли!

– Мадам Андреева, давайте мы вам поможем, – послышалось множество голосов.

– А ну-ка, барышни, отойдите, сама справлюсь… Будет нужна помощь, попрошу, так и знайте…

Теперь Агата поняла: ее засунули в сарай при женском обществе. Где Корнеич хранит сено, предметы хозяйства, чтобы все в одном месте. Но почему ее не видят? Не успев обдумать, Агата совершила резкий подъем и оказалась в вертикальном положении. Она не видела ни ног, ни рук, ни своего тела, только тряпку. Как видит мешковину смертник, которому накинули на голову мешок и затянули петлю на шее. Что-то твердое давило на подмышки. Агата поняла, что висит.

– Вот ведь тяжесть, – откуда-то снизу раздался голос мадам Андреевой. – Ну что, дамы, пора Масленицу проводить… Запевайте, и пойдем помаленьку…

Легкий толчок – и Агата поплыла. Ощутила движение. Как будто летит по воздуху. Женские голоса старательно и нескладно затянули народную песню. Тряпица побелела от света. Дунуло свежим морозным воздухом.

Агата поняла, куда она движется. В начале недели они придумали устроить настоящую Масленицу по народным традициям. Для этого чучело надо утопить. Корнеичу было приказано подготовить чучело и прорубь. И теперь женское общество во главе с мадам Андреевой движется к пруду. Чтобы утопить Масленицу. И никто не догадывается, что вместо сена – еще живая Агата. Масленицу принесут к проруби и столкнут под лед. Это конец… И Пушкин никогда не узнает… И милая тетушка не узнает, куда пропала мадемуазель Керн. Подумают, что сбежала…

Какой позор.

Несмываемый…

Из последних сил Агата дернулась, чтобы раскачать шест, на котором висела. Оказалось, что без точки опоры это невозможно.