Антон Чиж - Выгодный риск

– Экий затейник, – сказал Михаил Аркадьевич. – Продолжай, не мути…

Пушкин не стал поправлять начальника.

– Кирилл Макарович договаривается с дядей, что тот сыграет отца. Делать ничего особо не надо: в шубе и шапке появиться перед Малецким, еще раз – перед нотариусом, который близко не знаком с Алабьевым. Ну, еще заранее отработать подпись и поставить под завещание. Для картежника – проще простого. Только Михаил Иванович не понимает, что, согласившись на обман и получив шубу брата, подписал себе смертный приговор: фальшивого Макара Ивановича должны найти мертвым. Потому что настоящий Алабьев никуда не уехал, а две недели плавает подо льдом Пресненского пруда.

– Какое варварство: убить своего отца! – воскликнул Жано.

– Цветочек – к букетику, – сказал Эфенбах. – Тут тебе и жениться на мачехе, и аферы. Вот ведь змей…

– Вероятно, Кирилл Макарович мстил за смерть своей родной матери, первой жены Алабьева, – сказал Пушкин. – План был разумным: по новому завещанию все получала вдова, мадам Алабьева. Через полгода она продает общество, получает состояние, уезжает вместе с Кириллом Макаровичем во Францию, где они живут в законном браке. Вмешалась случайность.

– Наша баронессушка, шаловница?

– Не только. Валерия снова стала требовать денег. Кирилл Макарович вынужден был просить Лазарева, чтобы тот оформлял фальшивые договора на людей, которые погибли от несчастных случаев в Москве. Лазарев вошел во вкус и решил обогатиться: выписал договор на мадам Ферапонтову, купил у доктора Австидийского заключение о ее смерти и собрался идти в кассу. Точнее – предоставить эту возможность своей невесте. За которую считал Валерию. В чем была его роковая ошибка.

– Простите, господа, Феро… кто? – спросил Жано.

Михаил Аркадьевич только рукой махнул:

– Не важно, одна ведьма… Померла уже…

– При этом Валерия, пылая ненавистью к Лидии Павловне, рассказала брату, что вызвала из Франции полицейского, чтобы проучить мачеху и дать отцу свободу. Она думала, что брат на ее стороне…

– И вот я здесь! – месье Жано благополучно развалился в кресле. – Эта маленькая злодейка и меня провела в мужском костюме…

– Но выдала свои планы Кириллу Макаровичу…

Эфенбах отодвинул рюмку, что говорило о самых серьезных намерениях.

– А ну-ка постой, раздражайший мой… Убил отца – понимаю, дядю прикончил – допустим. Тут выгода. Старуху – зачем? А Лазарева прыткого?

– Кирилл Макарович убирал невыгодный риск, – ответил Пушкин. – Ферапонтова могла поднять большой шум, что не входило в его планы. И она упала с лестницы. С Лазаревым риск был еще выше: он видел то, чего не должен был видеть.

– Это что же такого?

– Чуть больше, чем мадемуазель Агата. Она заметила в отражении всего лишь, как Алабьев поднимает деньги с пола.

– И за это топить? – не унимался начальник сыска.

– Для всех Алабьев был в отъезде, его не могло быть в доме. И потом: зачем отец берет деньги от сына? Как это возможно? Кирилл Макарович точно не знал, что именно видела Агата. Достаточно того, что нависла угроза разоблачения. Он начал охоту: попытался ударить ее сзади поленом, на ледяной горке неудачно воткнул иглу в воротник и толкнул. Ну а с чучелом Масленицы немного перестарался: ему хотелось, чтобы Агата исчезла навсегда. Чтобы не выплачивать мне страховую премию…

– Ну хитрец, – тут Михаил Аркадьевич заметил, что француза разморило, и показал: пусть себе отдыхает. – А что же Лазарев?

– Лазарев опоздал на вечер. Столкнулся с Михаилом Ивановичем в шубе Макара Ивановича на пороге дома и понял, какую аферу случайно раскрыл. За молчание потребовал руку и приданое Валерии. Он ведь знал, что Ферапонтова не сама упала с лестницы, а убита…

– Это как же?

– Утром Лазарев спросил дворника: дескать, погибла старуха? Хотя тело ее уже убрали и мать Лазарева ничего не знала об этом. Страховой агент Лазарев не понимал, на какой риск пошел. За что упал с Горбатого моста…

– Служащего тукнул… И любимую сестру не пожалел…

– У Кирилла Макаровича не осталось выбора: он защищал жену. И свое будущее: если бы план Валерии удался, ему с Лидией Павловной деваться было бы некуда: в России мачеху с пасынком никогда не обвенчают, во Франции ждет гильотина. Тупик.

– Ладно, он шустрый, а ты-то как уразумился ? Или Лидия эта Пална не могла разве булавками тыкать?

– Не могла: у нее длинные ухоженные ноги. Булавку не удержать.

– Тогда почему?

Пушкин положил на стол курительную трубку.

– Вот поэтому…

Эфенбах не понял, что такого в трубке.

– Кирилл Макарович носил трубку в нагрудном кармане. Как заядлый курильщик, – сказал Пушкин. – Но никогда не курил. И от него не пахло табаком. Ни в конторе, ни дома. Зачем человеку трубка, если ее не курить?

– Зачем, раздражайший мой?

Из лацкана пиджака Пушкин вынул длинную булавку и воткнул головкой в отверстие для дыма трубки. Булавка сидела прочно. Теперь он сжимал в руке смертельно опасное оружие. Почти незаметное.

– Энтомологических булавок в доме сколько угодно, безобидная трубка не вызывает подозрений, а в результате…

Коротким ударом Пушкин всадил булавку в стол. В твердое дерево игла вошла до половины. А трубка легко отпустила голову.

Впечатление было сильным. Михаил Аркадьевич уважительно покачал головой:

– С одной трубки все вытянул?

– Не из трубки, а из логики, – сказал Пушкин, пряча важную улику. – Кому могла открыть Ферапонтова ночью? Только тому, кто может принести ей деньги. То есть управляющему страховым агентством. Кому сильнее всего мешал Лазарев, если Валерия плеснула ему кипяток в лицо? Ответ тот же. Зачем вязать на убитого Михаила Алабьева шарф Матвея с прожженным следом от сковородки? Чтобы отвести подозрения. Кто мог придумать засунуть Агату в Масленицу? Только тот, кто видел чучело во дворе кулинарных курсов и хотел заставить ее страдать так, как страдал сам все эти дни. Почему Михаил Иванович получил удар бутылкой по затылку, а не булавку в горло? Потому что перед этим я рассказал Кириллу Макаровичу про булавки в шее его сестры… Все вероятности сходятся в одной точке.

После такого разговора у Эфенбаха не осталось выбора: он залпом выпил целую рюмку. Но что-то сегодня не пробирало.

– Да, Алексей, сокол мой раздражайший, голова у тебя – чистая математика, – сказал он, утирая губы. – Это твоя формула тебя выручает?

– Нет никакой формулы, – ответил Пушкин. – Элементарная логика…

Месье Жано вздрогнул, раскрыл глаза и уселся прямо.

– О, месье, простите, меня, кажется, сморило… Невероятная история, месье Пушкин… Буду рассказывать у нас – не поверят.

– Чего в Москве не бывает, – философски заметил Михаил Аркадьевич, наполняя рюмку француза.