Григорий Жуков - Клятвоотступники

— Это сложный философский вопрос, и даже не философский, а, скорее, психологический. Так уж они устроены, эти люди. Я считаю, что у них нет того твердого начала, которое не дает нормальному человеку оступиться, идти на дурное, — задумчиво произнес Федченко.

— А я думаю несколько по-другому, хотя и согласен с мнением Ивана Сергеевича, — вступил в разговор Рыков. — Нравственные начала закладываются еще в утробе матери, а много позже, попадая в «благоприятные условия», они срабатывают. Не каждый человек способен быть преступником, как не каждый может стать выдающимся человеком. Приведу вам один пример. В наш детский дом прибыл двенадцатилетний мальчишка. Родители его погибли во время войны, а тетя, которая его воспитывала, умерла. В послевоенный период в нашей среде бытовала сила кулака. Многие мальчишки до детского дома бродяжничали, воровали и принесли с собой закон улицы, а это, как вы знаете, жестокий закон. Его действие не могли приостановить ни воспитатели, ни директор Валентин Тимофеевич, прошедший войну в полковой разведке. Ребята, общаясь друг с другом, очень грязно ругались, и все вдруг заметили, что Витек, так звали прибывшего парня, никогда не произносил грязного слова. Его пытались заставить выругаться. Он отказался. Били, но и таким методом ничего сделать не смогли. Срабатывали гены, дорогие товарищи. Что в них заложено, таков человек и будет. Я в этом глубоко убежден, — закончил монолог Рыков.

— Многие теоретики возразят вам, Федор Федорович, назовут ваши взгляды антинаучными и даже вредными. Сейчас бытует один тезис: «Человек не рождается преступником, его таковым делает среда», — подняв палец кверху, с пафосом произнес Федченко. — А вы, оказывается, сторонник теории Ламброзо. Кстати, вы поддерживаете главную мысль этой теории.

— Я мог бы с тобой поспорить, Иван Сергеевич, и привести в подтверждение сказанного сотню примеров, когда в совершенно благополучных семьях рождался преступник, а в семье ранее судимых родителей воспитывался прекрасный человек. Но сейчас не время для этого спора. Пойдем допрашивать Хохлова. Он, видимо, уже в следственной комнате, — предположил Рыков.

Хохлов за прошедшую ночь осунулся и побледнел. Видимо, нелегко ему далось частичное признание, и он понимал, что следствие дойдет до самой сути и рано или поздно, но придется решать вопрос: или идти по пути отрицания, или же говорить чистую правду. Однако, что лучше — решить сложно.

— Здравствуйте, Вячеслав Янович, — поздоровался Федченко.

— Здравствуйте, — больным голосом ответил Хохлов.

Иван Сергеевич разместился за столом, а Рыков, поприветствовав арестованного, примостился на стуле с краю.

— Вот видите, прошло совсем немного времени, и мы с вами опять встречаемся.

— Я на встрече не настаивал, и она мне совершенно ни к чему, — устало возразил Хохлов.

— А нам она очень нужна, потому что некоторые вопросы необходимо уточнить. Предыдущие ваши показания от начала и до конца лживы, по этой причине пришлось вас вторично побеспокоить. Прошу ответить, и желательно правдиво: как часто вы отвозили коньяк заместителю министра Позубу по его заявкам? И кому еще вручали свои презенты? — спросил Федченко.

— Не было этого, — отрицал Хохлов. — Позуб — мой руководитель, и, кроме служебных вопросов, других мы не решали.

— Сказанные вами слова я расцениваю как нежелание правдиво ответить на мои вопросы. Ну что ж, это ваше право. Однако хочу вам сообщить, что допрошенные нами свидетели рассказывают совершенно другое. Больше того, они изобличают вас. Начальник цеха и ваш водитель сообщили, что вы к праздникам готовили пакеты с лучшими сортами коньяка, которые лично вручали высокопоставленным лицам. Что вы скажете на это?

— Оговаривают, стервецы, по злобе. Другого пояснения дать не могу.

— А какой смысл оговаривать вас? Ничего плохого вы своим подчиненным не сделали, и отношения между вами были нормальными. Поэтому ваш ответ не принимается. Прошу посмотреть выдержку из показаний Ляховца, — Федченко включил видеомагнитофон.

Хохлов тяжелым взглядом смотрел на экран телевизора и внимательно слушал показания своего водителя, где тот рассказывал, как они развозили пакеты руководству перед праздниками, к дням рождения и юбилейным датам. Выключив видеозапись, Федченко спросил:

— Вячеслав Янович, это часть допроса Ляховца. Что скажете? Я слушаю вас.

Хохлов молчал, уставившись на носки своих давно нечищенных туфель.

— Вячеслав Янович, необходимо сделать внутреннее усилие и шагнуть навстречу правде, — вступил в разговор Рыков. — Уйти от нее вы не сможете. Если по-прежнему будете держаться своей версии оговора, то все замкнете на себя. Мы вынуждены будем включить весь комплекс процессуальных действий, чтобы изобличить вас как преступника, а это усложнит ваше положение и добавит несколько лет наказания. Мой совет: лучше сейчас дать ответы на все вопросы Ивана Сергеевича, не подвергая себя в дальнейшем мучительным для вас допросам.

Хохлов продолжал молчать.

— Прав, Федор Федорович, — заметил Федченко. — Линия отрицания, которую вы избрали, не спасет вас от суда. Коньяк, предназначенный для подачек, списывался на потери производства, что подтверждается актом ревизии. Есть количество списанного, есть числа, когда это происходило. Поэтому я советую, Вячеслав Янович, рассказать все правдиво и облегчить свою дальнейшую участь.

— Да… ревизии я боялся больше всего. Знал, что она нанесет мне тяжелый удар и облегчит вам расследование. Я подтверждаю показания Ляховца и Карауша. Больше всего требовал коньяка Позуб. Он постоянно звонил по этому вопросу, а я отказать не мог. Он мой начальник. Если бы я прекратил выполнять его заказы, то на моем месте был бы другой директор, более понятливый и исполнительный.

— Значит, коньяк, с которым вы были задержаны милицией, предназначался для Позуба? — уточнил Федченко.

— Да. Ему. В этот день после обеда позвонил Позуб и попросил привезти коньяк, так как приезжает высокое начальство из центра, которое необходимо тепло встретить. Но, как видите, это мероприятие сорвалось, и я оказался здесь.

— Приходилось ли вам отправлять Позубу большие партии коньяка? — продолжал задавать вопросы Федченко.

— Да. Приходилось. Три ящика высокосортного коньяка я ему передал в прошлом году, когда Позуб защищал кандидатскую диссертацию в Симферополе. В каждом ящике находилось по двадцать бутылок «Букурии». Кандидатскую диссертацию он успешно защитил и, возвратившись уже ученым мужем, не забыл меня поблагодарить.

— Что вы еще можете добавить к своим показаниям? Может, вам известны другие факты преступных действий Позуба? Если да, то я прошу рассказать о них.