Саймон Бекетт - Запах смерти

Положив череп сохнуть в вытяжной шкаф, я начал вынимать остальные кости из варочного сосуда и прополаскивать. Мне не терпелось внимательнее посмотреть на округлую головку правой плечевой кости и соответствующее гнездо правой лопатки – проверить, не привел ли вывих к повреждениям, которых мы не увидели на рентгеновских снимках. Повреждений не обнаружилось. Обе кости были в хорошем состоянии. Если вывих стал результатом неаккуратного обращения с мумифицированным телом при перемещении, никакого вреда мягким тканям и самому суставу он не причинил бы. И хотя опять-таки я не мог утверждать этого со стопроцентной уверенностью, это могло служить еще одним свидетельством того, что молодая женщина получила травму при жизни.

Однако совершенно не обязательно задолго до смерти.

Продолжая промывать и выкладывать очищенные кости для просушки, я находил все новые подтверждения своим первым предположениям насчет возраста жертвы. Лобковый симфиз – часть лобковой кости, которая с возрастом превращается из угловатой в плоскую, – свидетельствовал о том, что ее обладательнице не исполнилось еще двадцати лет. Это же подтверждали и бедренные кости. В детстве верхнее окончание бедренной кости покрыто толстым слоем хрящей. По мере взросления он твердеет, костенея и постепенно срастаясь с остовом бедренной кости. Этот процесс известен как эпифизарный союз, и поначалу стык двух поверхностей хорошо заметен. Однако вскоре он сглаживается и годам к двадцати пяти исчезает окончательно. В данном случае он еще проглядывался, но слабо. Опять-таки конец грудных ребер был скругленный, а не граненый, каким он становится в зрелом возрасте. Все вместе это свидетельствовало о том, что жертве исполнилось максимум двадцать пять лет. Скорее всего, даже меньше – с учетом того, что у нее прорезались не все зубы мудрости.

Телефон завибрировал, когда я укладывал в вытяжной шкаф последнее ребро. Стянув перчатки, я вышел из смотровой. Телефон затих прежде, чем я успел достать его из-под халата. Я догадывался, кто мог мне звонить, увидев имя на дисплее, и невольно поежился.

Уорд.

Я нашел в коридоре уголок поукромнее и позвонил ей. Она откликнулась сразу же.

– Я пропустил звонок… – начал я.

– Секунду. – Я услышал, как Уорд общается с кем-то, а потом она снова произнесла в микрофон: – Что вы сказали Адаму Одуйе вчера вечером?

Я не стал вдаваться в детали уже отправленного голосового сообщения – суть его сводилась к тому, что вечером после собрания я имел разговор с активистом. Я не надеялся, что это понравится Уорд, но тон ее сейчас был слишком резкий, обвиняющий.

– Я не сказал ему ничего. Он догнал меня на выходе и представился. Раньше я работал экспертом на процессе, где он участвовал на стороне защиты.

– И вы только сейчас мне об этом рассказываете?

– Я сам забыл об этом, пока он не напомнил. Это было несколько лет назад, я его даже не узнал.

– Вы сообщили ему что-нибудь о ходе следствия?

– Разумеется, нет.

– Так вот, сегодня Одуйя выступил на национальном канале и по радио, заявив, что некто подтвердил информацию, попавшую к нему в результате утечки. Некто, кого он знает и кому доверяет, и вы предлагаете мне поверить в то, что у него есть еще один знакомый помимо вас?

– Я никого не прошу верить мне ни в чем! – возмутился я. – Я только говорю, что не сообщил ему ничего. Он просил меня подтвердить это, а я отказался.

– Но и отрицать не стали?

Я глубоко вздохнул:

– Нет.

Воцарилось молчание. Видимо, Уорд пыталась успокоиться.

– Расскажите мне в подробностях, что произошло.

Я описал ей нашу встречу, не опуская ничего. Она не произнесла ни слова, пока я не закончил.

– Ладно. – Уорд перевела дух. – Я не стану обвинять вас в том, что вы не опровергали эту историю с беременностью, однако это укрепило позиции Одуйи. Пресса накинулась на это с энтузиазмом, и я собираюсь сделать заявление. У больницы, в полдень. Будь у меня возможность, я подождала бы, пока мы не выясним подробности, но мне не оставили выбора. В общем, если он снова попытается заговорить с вами, пожалуйста, сделайте нам одолжение и ступайте дальше не оглядываясь.

От напряжения у меня начало сводить шейные мышцы.

– Вам удалось найти источник утечки?

– Нет пока. Это может быть кто-либо из занятых расследованием, но после несчастного случая с Конрадом вокруг больницы вилось столько народа, и каждый мог что-нибудь услышать.

Голос Уорд звучал скорее устало, чем сердито. А чего еще было ожидать, если один кризис в ходе расследования быстро сменялся другим? Я сомневался в том, что коммандер Эйнсли не давит на нее в связи со всем этим.

– Я еще вот почему звоню, – продолжила она уже спокойнее. – Вам много работы в морге осталось?

– Мне придется вернуться для обследования ребенка, но, если не считать этого, должен закончить сегодня к вечеру.

– Хорошо, потому что завтра вы будете мне нужны в больнице. Нам необходимо убедиться, что там не осталось никаких новых сюрпризов. Я заказала на завтра собаку-ищейку. Мне бы хотелось, чтобы вы там тоже присутствовали.

Я ожидал, что рано или поздно к работе подключат и ищейку. С обонянием, развитым в несколько сотен раз сильнее, чем у людей, животные находят объекты по запаху, который человеческий нос вообще не замечает. Следы разложения они способны улавливать даже сквозь несколько футов бетона, и тонкая перегородка вообще не составит для них проблемы.

Правда, при всей своей несомненной пользе собаки-ищейки не умеют отличать человеческие останки от животных. Это не так важно, когда труп находят целиком, но фрагменты тел или кости опознать сложно. Вот для подобных случаев и нужен судебный антрополог.

Тем не менее я удивился, что Уорд позвала меня.

– А Мирз?

– У него и так дел невпроворот. На сегодняшнее утро назначено вскрытие первой из замурованных жертв, и следующие несколько дней он будет занят с ними. А у меня все равно нет никого, кроме вас двоих.

А я-то полагал, что больше не увижу старой больницы. Я покидал это место без сожаления, однако при мысли, что вернусь туда, испытал нечто вроде возбуждения.

– Во сколько мне туда подъехать? – спросил я.

Я собирался рассказать Уорд о том, что услышал от соседки Лолы, но в последний момент передумал. Проблем у Уорд хватало, и мне не хотелось отнимать у нее драгоценное время на то, что могло оказаться пустыми слухами. То, что бывшая медсестра, по слухам обвиняемая в смерти ребенка, живет совсем рядом с Сент-Джуд, само по себе странно, но чем больше я об этом размышлял, тем меньше оставалось у меня уверенности в том, что об этом вообще следует упоминать. Даже если слова соседки – правда, я с трудом представлял, как это может быть связано с расследованием. Пожилая женщина и ее прикованный к постели сын меньше всего походили на потенциальных подозреваемых. И вообще, интересовать они должны скорее социальные службы, а не полицию.