Геннадий Сорокин - Скелет в семейном альбоме

Второй удар по моим жизненным ценностям был вовсе не ударом, а тихой лавиной, неспешно поглотившей мою некогда любимую жену. Что такое семейное счастье? Это взаимоуважение, взаимопонимание, абсолютное доверие и… секс. Без половой любви нет и не может быть семейного счастья. Секс должен приносить не только половое удовлетворение, но и радость, праздник. Когда половая любовь превращается в рутину, семейная жизнь начинает погружаться в трясину взаимного безразличия. Моя жена была женщиной яркой и интересной, но она успела состариться раньше меня. Она не в физическом плане постарела, а в душевном. Плотские утехи потеряли для нее праздничные краски и стали монотонной и ненужной рутиной. Представь, точит слесарь-инструментальщик заготовку на станке, а сам в это время думает о чем-то своем. Резец снимает стружку, а слесарь мысленно где-то далеко-далеко, например на рыбалке. То же самое получилось с моей женой. Она мне не отказывает в близости, не говорит, что у нее к вечеру разболелась голова, она ложится в кровать и уходит в свой мир, в котором нет ни меня, ни моих ласк. Акт любви с ней превратился в какое-то самоудовлетворение, в котором участвуют два человека. Если поменять в таком сексе женщину на бездушную куклу, никакой разницы не ощутишь. Помяни мое слово, когда-нибудь изобретут женщину-куклу, и кому-то она станет более надежным и любимым партнером, чем реальная жена.

Машковцов закурил, посмотрел на портрет своей подруги. Улыбнулся ей. Разлил еще по стопке и продолжил:

– Добротный, приносящий моральное удовлетворение секс требует периодической встряски, праздника, новизны. Праздник может быть совсем не пышным и не вычурным, а тихим и скромным, но чувственным, душевным и в то же время плотским. Ты приходишь домой, наступает вечер. Вы с женой садитесь за стол, открываете вино, вспоминаете самые яркие и приятные события вашей совместной жизни. Потом она идет в спальню. Сгорая от нетерпения, ты входишь к ней. Твоя любимая женщина в красивом белье, а может быть, совсем без одежды, чистая и нагая. Ты становишься перед ней на колени, целуешь ее ноги и движешься губами все выше и выше… А вот другой вариант, когда твоей жене этот эротический праздник даром не нужен! Для нее краски любви безвозвратно потускли, а твои изысканные ласки стали неинтересны. Неуместны. И, самое главное, твои поцелуи стали для нее ненужными и избыточными. Ведь можно же обойтись и без прелюдии: раз-два и готово! Супружеский долг выполнен? Так что же тебе еще надо? Мне надо праздника! Поздно, дружок. Твой поезд ушел. Твоя жена стала фригидной, холодной и чужой.

Поняв, что жена от меня отдалилась навсегда, я завел любовницу, потом другую. Пробовал найти утешение с ровесницами, развлекался со студентками юрфака, но все тщетно! С любовницей можно устроить эротически-фантасмагорическое шоу, но это пир за чужим столом. Это путь лицемерия и раздвоения личности: с любовницей ты изнываешь от страсти, а дома изображаешь, что этот секс тебе на фиг не нужен и ты готов довольствоваться малым. Как птица какаду: раз в году, и то на ходу.

Вот так, Андрей Николаевич, закончилась моя семейная жизнь. Со временем я настолько охладел к собственной жене, что стал воспринимать ее как чужого человека, с которым вынужден жить под одной крышей. Я всем своим нутром понял, что мне ее больше не расшевелить, и она уже никогда не будет прежней, ласковой и сексуально активной. Она уже состарилась, а я-то еще нет! Для меня любовь, как слово и как действие, еще не покрылась пылью и ржавчиной, а значит – настала пора действовать! Змее пришла пора сменить кожу и найти себе новую змейку.

Третий и самый последний удар по моей семейной жизни: это дети и внуки. Дочь вышла замуж и осталась жить у нас. У нее свои интересы, своя жизнь, свой ритм существования. Две семьи в одной квартире – это постоянное сталкивание интересов, водоворот противоречий. Я хочу уединиться в кабинете и поработать над речью в суде, дочь с мужем начинают разборки между собой. Я подбираю музыку к стихотворению, а в квартире внуки: визжат, пищат, дерутся. Я за целый день не могу побыть один с самим собой, постоянно в квартире кто-то есть, кто-то мешает мне сосредоточиться, кто-то ходит за дверью и давит мне на мозги одним своим присутствием. Жена превратилась в добровольную вечную няньку, дочь психует по каждому поводу, зять денег до получки просит… Все – дети и внуки жилище у меня отняли.

К декабрю позапрошлого года я лишился всех трех составляющих семейного счастья. Моя жена стала мне чужой женщиной, работа опротивела, мой дом превратился в некий гибрид общежития и детского сада. Тогда я выдумал себе командировку в Новосибирск и поехал к Ольге, с которой познакомился на бардовском фестивале. Мы сидели с ней в кафе, и я честно выложил ей все, что накипело на душе. Она первая предложила мне: «Давай бросим все и сбежим туда, где нас никто не знает». Представь, после летнего фестиваля мы не видели друг друга, не переписывались и не перезванивались. Но где-то в глубине души я знал, что Ольга – именно тот человек, который меня поймет и поддержит. Мы встретились, поняли друг друга с полуслова и решили действовать. Так что, Андрей Николаевич, сбежал я не из сиюминутных побуждений, а после определенной подготовки.

– Как жизнь без паспорта? – спросил я.

– Нормально. За год он мне ни разу не понадобился. Есть, конечно, определенные неудобства: нельзя билет на самолет купить или официально устроиться в собственном кооперативе директором, но все это так, мелочи. Ольга-то с документами уехала, так что у нас есть кому представительствовать. Поверь мне, как только мне потребуется паспорт, мои друзья в краевом УВД помогут. Я на всякий случай прозондировал этот вопрос. За триста рублей сделают.

Мы проговорили еще час, и Машковцов, утомленный бессонной ночью и водкой, стал клевать носом. Настало время попрощаться.

– Андрей, – обнял меня в дверях бывший адвокат, – дай слово, что как только переступишь порог моего центра, тут же забудешь меня навсегда. Я не хочу ни знать, ни видеть никого из моей прошлой жизни. Юрий Эдуардович Машковцов больше не возродится. Его нет, и для всех будет лучше, если его будут считать мертвым.

– До свидания, Святослав Федорович. Вернее, прощайте. Передайте Ольге мои наилучшие пожелания и заверьте ее: ваша тайна навсегда останется тайной. Я умею хранить чужие секреты.

Растроганный Машковцов подарил мне декоративные лапти.

– Скажешь, что купил на рынке. Старина нынче в моде. Повесишь лапти на стену, все гости завидовать будут, – заверил он.

С лаптями под мышкой я вышел на улицу и пошел к центру города. Хабаровск спал. На чернильном бездонном небе высыпали крупные дальневосточные звезды. Они холодно и безучастно рассматривали меня с просторов Вселенной. Звездам я был неинтересен, и это задело меня. Я остановился посреди тротуара, распростер руки к космической бездне и завопил: