Инге Кристенс - Руны смерти, руны любви [litres]

– Не за что, – улыбнулась Рикке. – Всегда рада помочь. Так, со временем, наберусь опыта и открою свою галерею.

– Купи мою, – смеясь, предложил Хенрик. – Она уже раскручена, известна, а я по знакомству возьму с тебя недорого.

– Зачем тебе продавать такую милую галерею?

– Иногда так хочется почувствовать себя свободным… Я люблю искусство, но иногда мне хочется сбежать от него подальше. Валяться на пляже, рисовать пальцем на песке рожицы…

– Это тоже искусство! – поддела Рикке. – От которого ты якобы хочешь сбежать.

– Ты права, – уже серьезно ответил Хенрик. – От себя сбежать нельзя.

Оставив машину в гараже дома Хенрика, они отправились бродить по Копенгагену и бродили так качественно, что вернулись обратно лишь в три часа ночи. Есть люди, рядом с которыми забываешь о времени напрочь. Хенрик был из таких.

Понедельник начался с информации от Оле.

– Очень важно обращать внимание на мелочи, Рикке, – наставительно сказал он, присаживаясь на край стола Рикке. – Вот я, например, сразу понял, что господин Эрландсен вряд ли может быть Татуировщиком.

– Как, интересно, ты это понял и почему не сказал об этом мне? – Рикке стало обидно – они же вместе ведут расследование.

– На его имя не зарегистрировано ни одного автомобиля, только мотоцикл. Трудно представить, чтобы он развозил тела своих жертв на мотоцикле, а?

– В общем-то, да, – согласилась Рикке, досадуя на свою недогадливость и скрытность Оле. – Но он же мог брать машину напрокат.

– Мог, но вряд ли бы стал, слишком уж это бросается в глаза. Кстати, после каждого нового трупа мы интересуемся теми, кто брал машины напрокат в последние дни, так что мне даже бегать никуда не пришлось, я просто поднял данные и внимательно их изучил. Итог таков – у Эрландсена нет машины, он не брал машину напрокат перед убийствами, мой знакомый торговец цветами за все эти годы, что он там сидит, ни разу не видел нашего Йокума за рулем автомобиля, завсегдатаи бара, с которыми мне удалось потолковать, в один голос утверждали, что Йокум ездит только на мотоцикле и в его гараже нет автомобиля.

– Ты и в его гараже успел побывать? – удивилась Рикке.

– Заглянул в замочную скважину, – Оле лукаво улыбнулся.

– Оле! Ты же защищаешь закон! Какие замочные скважины могут быть в гараже?

– Вот такие, – Оле сложил большой и указательный пальцы в кольцо, чтобы продемонстрировать Рикке размер скважины. – И покажи мне в законах параграф, запрещающий заглядывать в замочные скважины.

– Про скважины там, может, и не сказано, но про неприкосновенность жилища…

– Какая ты зануда, – скривился Оле, – хуже Ханевольда и Мортенсена вместе взятых. Кстати, мы опять почти в полном составе, только Йоргенсен продолжает отдыхать…

– Это чувствуется по свежести воздуха в управлении, – пошутила Рикке.

– Ты бы это… – Оле мгновенно посерьезнел, – обратила бы внимание на Франнсена. Он что-то слишком подавлен. Мне, к счастью, никогда не приходилось хоронить жену, но мне кажется, что пока она болела, можно было бы привыкнуть.

– А, может, он не привыкал, а надеялся на чудо? – Рикке сделала пометку в блокноте, чтобы сказать про Франсена Иде Еппесен, руководителю службы по работе с сотрудниками, вдруг та ничего не знает. – Кстати, Оле, а что по поддельным документам нельзя взять машину напрокат?

– Попробуй, – посоветовал Оле. – Если не спалишься, когда будешь забирать, то при возвращении точно возникнут вопросы. Украсть чужие документы, переклеить фотографию и назвать си-пи [97] Си-пи (CPR-nummer или personnummer) – национальный идентификационный номер гражданина Дании или временно проживающего лица. прежнего владельца теоретически возможно, но на деле это очень сложно. Татуировщик никогда не допустит подобной оплошности.

– А почему ты мне не сказал сразу? Я как-то упустила из виду отсутствие машины…

– Так надо же было проверить, – развел руками Оле, – вдруг он ездит на машине своей подружки или еще на чьей-то. Я не люблю трепать языком попусту. А как выяснил – сказал. Так что одним подозреваемым у нас с тобой, Рикке, стало меньше.

– Двумя, – поправила Рикке и рассказала Оле про свою поездку к Йерихау.

– Это самый лучший момент, когда у тебя остается один подозреваемый, – сказал Оле, выслушав Рикке. – Ты можешь направить на него все свои силы, всю энергию… Ты обрушиваешься на него, трепеща от вожделения и чувства скорой победы, но вместо победы приходят разочарование и досада. Таковы особенности нашего ремесла, девочка. За все годы моей работы только однажды убийца так растерялся, что обронил возле трупа бумажник с визитными карточками. Один случай из нескольких тысяч. Но сегодня ты можешь за меня порадоваться – в деле курдов обнаружилось что-то такое, что парни из ПЕТ забрали его себе целиком.

– Поздравляю! – сказала Рикке. – Но помни, что хороший горшок не остается надолго пустым.

– Я предпочитаю радоваться сегодняшнему дню и не думать о будущем, – отмахнулся Оле.

Если уж соваться в логово зверя, так с соблюдением необходимых предосторожностей.

Они сидели в ресторанчике, недалеко от церкви Святого Духа. Ресторанчик был крошечный и порции здесь подавались маленькие, но все это компенсировалось ценами. Рикке уже поняла, что Нильсу необходимо постоянно доказывать себе и окружающим свою состоятельность, поэтому он носил дорогую одежду, посещал дорогие рестораны, любил дорогие вещи… Рикке совершенно не укладывалась в эту логическую цепочку, потому что была слишком простой для Нильса, и это наводило на определенные мысли.

Нильс снова пригласил Рикке к себе, напомнив, что она интересовалась его творчеством. Если бы он сам не завел разговор на эту тему, то это пришлось бы сделать Рикке.

Демонстративно посмотрев на часы (дело было в четверг вечером), Рикке приняла приглашение. В такси она нарочно вела себя чересчур раскованно, хотя выпила всего-то бокал вина. Рассказала водителю, что ее друг – самый большой знаток искусства в Дании. «Вы, наверное, слышали – Нильс Лёвквист-Мортен. А я – Рикке, про меня вы ничего не слышали, потому что я ничем не знаменита». Затем Рикке спела несколько раз подряд две строчки из старинной бретонской песни «Ev sistr 'ta Laou, rak sistr zo mat, loñla, Ev sistr 'ta Laou, rak sistr zo mat…», [98] «Пей сидр, Лау, сидр хороший…». а когда водитель поинтересовался, какой это язык, ответила, что японский. Песню любил петь один парень из Ренна, учившийся в университете вместе с Рикке. Затем Рикке попросила водителя, оказавшегося поляком спеть что-нибудь на своем языке, тот что-то спел, но перевести не успел, потому что они приехали.

Весь этот спектакль был разыгран ради одной-единственной цели – чтобы Нильс не замыслил плохого в отношении Рикке. Водитель стал ее своеобразной страховкой. Нильс должен понимать, что если с Рикке что-то случится и ее фотографии будут предъявлены общественности, водитель легко вспомнит ее и, если не имя ее спутника, то, хотя бы, адрес, по которому он их отвозил. Прямой след.