Ларс Кеплер - Соглядатай

На обратном пути из Карсуддена он заедет в аптеку за топираматом от мучающей Йону кластерной мигрени.

Час пик еще не начинался, и на дороге было довольно свободно; Эрик миновал Катринехольм и подъехал к большому комплексу зданий.

Касиллас стоял на лестнице возле регистратуры и выколачивал трубку о перила. Увидев Эрика на подъездной дорожке, он махнул в знак приветствия.

— Мы сделали несколько неврологических исследований, — пояснил он, пока они шли к мрачным кирпичным зданиям. — Это не моя область, но специалисты считают, что хирургия исключена, повреждения тканей мозга носят постоянный характер… он функционирует, но ему придется сжиться с помутнением сознания и закольцованными воспоминаниями.

После досмотра в отделении D-4 их встретила дневная дежурная со смешливыми морщинками в уголках глаз.

— Роки Чюрклунд ждет вас, — сказала она, пожав руку Эрику.

Независимо от результатов беседы Эрик потом сможет рассказать Марго о «грязном проповеднике» — человеке, на которого Роки пытался возложить вину девять лет назад.

Они остановились, и Касиллас объяснил дежурной, что она должна подождать за дверью и проводить Эрика назад, когда он закончит разговор.

Эрик отвел занавеску из бусинок и вошел. Роки сидел посреди дивана, раскинув руки по спинке, словно распятый. На низеньком столике перед ним — кофе и булочка. Из двух висевших на стене динамиков лилась умиротворяющая классическая музыка.

Роки почесал затылок о стену и внимательно оглядел Эрика совершенно безразличным взглядом.

— Сегодня без сигарет? — спросил он, выдержав паузу.

— Могу заказать, — ответил Эрик.

— Лучше дай мне упаковку могадона. — Роки заправил волосы за уши.

— Могадона?

— Тогда Иисус простит тебе твои грехи.

— Я могу поговорить с лечащим врачом о…

— Ты же сидишь на могадоне, — перебил Роки. — Или на рогипноле?

Эрик пошарил во внутреннем кармане и дал ему полную упаковку. Роки выдавил капсулу и проглотил, не запивая.

— В прошлый раз я спрашивал тебя об одном человеке, о твоем коллеге, — начал Эрик, усевшись в кресло.

— У меня нет коллег, — мрачно сказал Роки. — Потому что Господь потерял меня на пути… и не вернулся, чтобы отыскать.

Он взял белую пластиковую кружку и подцепил указательным пальцем крошку сахара.

— Но ты не помнишь, был ли у тебя сообщник в том убийстве?

— Почему ты об этом спрашиваешь? — поинтересовался Роки.

— Мы говорили об этом в прошлый раз.

— А разве я утверждал, что у меня был сообщник?

— Да, — соврал Эрик.

Роки закрыл глаза и медленно кивнул сам себе.

— Ты знаешь… я не могу полагаться на свою память, — сказал он, снова открывая глаза. — Иногда проснусь посреди ночи, вспомню какой-нибудь день двадцать лет назад и все запишу, но, когда читаю написанное через неделю, все это кажется фантазией, словно никогда и не было… и я ведь не знаю… То же самое с краткосрочной памятью, половина дней исчезает. Я принимал лекарства, играл в бильярд, ругался с идиотами, ел жареное мясо — но ничего этого не помню.

— Ты не ответил, был ли у тебя сообщник, когда ты убивал Ребекку.

— Насрать мне на это. Ты говоришь, что приходил сюда, но я тебя вижу впервые…

— А по-моему, ты помнишь, что я здесь был.

— Правда?

— И я думаю, иногда ты врешь.

— Я вру?

— Пару минут назад ты сказал о сигаретах, которые получил от меня в прошлый раз.

— Я только хотел проверить, на моей ли ты стороне, — улыбаясь ответил Роки.

— Так что ты помнишь?

— А зачем мне отвечать тебе? — спросил Роки, отхлебнул кофе и облизал губы.

— Твой сообщник начал убивать сам.

— Значит, так вам и надо, — пробормотал Роки и вдруг затрясся.

Кружка выпала у него из рук, остатки кофе брызнули на пол. Подбородок у Роки дрожал, глаза закатились, веки опустились и слегка подергивались. Эпилептический припадок продолжался несколько секунд. Потом Роки пришел в себя, вытер рот, поднял взгляд; он, кажется, все помнил.

— Раньше ты рассказывал о каком-то проповеднике, — сказал Эрик.

— Я был один, когда убивал Ребекку Ханссон, — тихо сказал Роки.

— Тогда кто этот «грязный проповедник»?

— Какая разница?

— Просто скажи правду.

— Что мне за это будет?

— А что ты хочешь?

— Чистый героин. — Роки посмотрел Эрику в глаза.

— Тебе разрешат покидать территорию больницы, если ты поможешь, — сказал Эрик.

— Я все равно не помню, все стерлось, это бессмысленно.

Эрик подался вперед в мягком кресле.

— Я помогу тебе вспомнить, — сказал он наконец.

— Никто мне не поможет.

— С точки зрения неврологии — нет. Но я помогу тебе вспомнить, что произошло в тот день.

— Как? — спросил Роки.

— Я погружу тебя в гипноз.

Роки сидел неподвижно, упершись головой в стену. Глаза прикрыты, губы слегка шевелятся.

— В гипнозе нет ничего пугающего. Это просто род медитации, когда человек может достичь очень глубокого расслабления, — попытался объяснить Эрик.

— Я читаю журнал «Кортекс» и помню длинную статью о нейропсихологии и гипнозе, — сказал Роки и взмахнул рукой.

Они перебрались в палату Роки, закрыли дверь и приглушили свет. Слабая лампочка освещала календарь из «Плейбоя». Эрик поставил штатив, закрепил камеру под нужным углом, отрегулировал баланс белого и поправил микрофон.

Красный кружок показал, что запись началась.

Чюрклунд сидел на стуле, широкие плечи обмякли и скруглились, как у медведя. Голова свесилась на грудь. Он круто скользнул в глубокое расслабление и прекрасно отвечал на индукцию.

Настоящего мастерства требует не гипноз сам по себе, а поиск точной глубины, способность погрузить пациента в состояние, в котором мозг максимально расслаблен, но в то же время способен отличать реальные воспоминания от фантазий.

Эрик стоял наискосок позади Роки и медленно вел обратный отсчет, готовя Роки к тому, чтобы тот извлек воспоминания из глубин памяти.

— Двести двенадцать, — монотонно говорил он, — двести одиннадцать… скоро ты окажешься перед домом Ребекки Ханссон…

Когда пациента погружают в глубокий гипноз, гипнотизер сам часто впадает в подобие транса — так называемый гипнотический резонанс.

Эрику необходимо было отделить свое полностью присутствующее здесь «я» от «я» наблюдающего.

Это наблюдающее «я» в его персональном трансе всегда находилось будто под водой. Такой стала его личная картина гипнотического погружения.

Ведя, подобно лоцману, пациентов через их воспоминания, Эрик погружался в теплое море, плыл мимо крутых скал или кораллов.

Таким образом, Эрик всецело присутствовал в том развитии событий у пациента, сохраняя в то же время безопасную дистанцию.