Агата Кристи - Операция «Катамаран». Падение. После похорон

— Я думала, вы уже уехали.

— Опоздал на поезд. Кстати, сидя в беседке, я рассчитывал на ваш визит.

— Чего ради? Вы же более или менее попрощались с нами всеми в библиотеке.

— Да. Но разве вы лично ничего не хотели сказать мне?

— Нет. — Розамунд покачала головой. — Но зато мне о многом нужно было подумать. Я не очень часто думаю, жаль терять на это время. Но на этот раз дело действительно важное. Я пыталась решить для себя кое-что…

— Это касается вашего супруга?

— В некотором смысле да.

Пуаро секунду помедлил и сказал:

— Приехал инспектор Мортон. Он расследует дело о смерти миссис Ланскене и хочет услышать от всех вас, что вы делали в день ее убийства.

— Ага, понимаю. Алиби, — весело подхватила Розамунд. Ее очаровательное личико озарилось плутоватой улыбкой. — Интересно, как выкрутится Майкл? Он думает, я не знаю, что на самом деле он в тот день ездил к этой бабе.

— А почему вы так решили?

— Ну, хотя бы по его виду, когда он сказал, что отправляется завтракать с Оскаром. Так небрежно, так между прочим, а кончик носа у него слегка дергался, как всегда, когда он врет. Ну а потом, конечно, я просто позвонила Оскару.

— Боюсь, мистер Шейн не самый верный из мужей? — отважился Пуаро.

Розамунд, однако, ничуть не обиделась.

— Нет, не самый верный, — спокойно подтвердила она. — Но это даже забавно. Я бы не хотела, как бедняжка Сьюзен, быть замужем за мужчиной, на которого другие женщины и не смотрят. Право же, Грег в этом смысле полное ничтожество.

Пуаро испытующе смотрел на нее.

— Но, положим, кому-то удастся отбить у вас мужа?

— Теперь уже не удастся. Никуда он не уйдет сейчас, когда у меня в руках денежки дяди Ричарда. Он порядочный юбочник, но на первом месте для него всегда будет театр. Он, знаете, честолюбив и по-настоящему талантлив. Не то что я. Я обожаю сцену, но как актриса ничего не стою, если не считать, конечно, внешности. Нет, теперь, когда у меня есть деньги, Майкл меня ни за что не бросит.

Ее глаза спокойно встретили взгляд Пуаро. Помолчав, она продолжала:

— Я должна принять важное решение на будущее. Майкл еще ничего не знает. — Она снова улыбнулась улыбкой, делающей ее похожей на прелестного лукавого бесенка. — Я проговорилась ему, что не ходила в тот день за покупками, а была в Риджентс-парке. Так у него от ревности вся шерсть дыбом встала.

— Риджентс-парк? — Пуаро, казалось, не понимал, в чем дело.

— Ну да. Я сначала была на Харли-стрит, где живут все эти врачи. А потом пошла в парк просто походить и подумать. Майкл, естественно, решил, что уж если меня туда понесло, так не иначе как на свидание с кем-нибудь. Ему это было как кость поперек горла.

Пуаро посмотрел на собеседницу еще внимательнее и вдруг сказал:

— Мне кажется, мадам, вы должны уступить зеленый малахитовый столик вашей кузине.

— С какой это стати? Он мне самой нужен.

— Знаю, знаю. Но вы сохраните при себе мужа, в то время как бедная Сьюзен своего потеряет.

— Потеряет? Вы думаете, Грег удерет от нее с кем-нибудь? Этот рохля?

— Мужей теряют не только так, мадам.

— Вы ведь не думаете… — Розамунд воззрилась на Пуаро с искренним удивлением. — Вы ведь не думаете, что это Грег отравил дядю Ричарда, укокошил тетю Кору и стукнул по голове тетю Элен? Какая чепуха! Даже я знаю, кто все это сделал в действительности.

— Кто же?

— Да Джордж, разумеется. Я знаю, он запутался в каких-то валютных махинациях. Мне говорили мои друзья, которые как раз тогда были в Монте. Наверняка дядя Ричард пронюхал про это и собирался вычеркнуть его из своего завещания.

Розамунд улыбнулась улыбкой мадонны и заключила с полнейшим благодушием:

— Я-то всегда знала, что это Джордж.

Телеграмму принесли около шести часов вечера. Согласно особой просьбе ее не передали по телефону, а прислали с посыльным, и Пуаро, вот уже некоторое время слонявшийся у входной двери, выхватил ее у Лэнскомба, как только тот взял ее из рук парнишки с телеграфа.

Он вскрыл телеграмму с несколько меньшей, чем обычно, аккуратностью. В ней было два слова и подпись.

Пуаро испустил глубочайший вздох облегчения, после чего извлек банкнот достоинством в фунт стерлингов и вручил ее совершенно обалдевшему от столь неслыханной щедрости мальчишке.

— Бывают моменты, — пояснил он Лэнскомбу, — когда экономия неуместна. — Уже выходя из холла и направляясь в кабинет, где, как сообщил ему дворецкий, обосновался инспектор Мортон, Пуаро вдруг вновь обернулся к старому слуге:

— Не припомните ли, какими были первые слова миссис Ланскене, когда она приехала сюда в день похорон вашего хозяина?

— Прекрасно помню, сэр, — охотно ответил старик, и лицо его просветлело. — Мисс Кора… прошу прощения, миссис Ланскене, но я про себя всегда называю ее мисс Корой…

— Вполне естественно.

— Так вот мисс Кора сказала мне: «Хэлло, Лэнскомб. Много прошло времени с тех пор, как вы, бывало, приносили нам пирожные в наши шалаши». У всех детей были свои, как они их называли, шалаши близ изгороди в парке. Летом, когда в доме устраивали званый обед, я обычно приносил молодым господам туда несколько пирожных. Мисс Кора, сэр, всегда любила покушать.

Пуаро кивнул в ответ, отправился в кабинет и молча протянул Мортону телеграмму. Тот прочел ее.

— Ничего не понимаю.

— Пришло время рассказать вам все.

— Давно пора! Я не могу больше тянуть. Этот парень, Бэнкс, все твердит, что он отравил Ричарда Эбернети, и хвастается, что нам нипочем не догадаться, как он это сделал. И почему это, когда речь идет об убийстве, всегда найдется кто-нибудь, кто будет с пеной у рта доказывать, что убийца — это он?

— Это, вероятнее всего, продиктовано желанием уклониться от всякой реальной ответственности, связанной с жизнью в реальном мире. Так что дело, возможно, кончится возвращением в клинику Форсдайка.

— Неужели это действительно он, Пуаро? Джилкрист рассказала нам то же, что и вам, и это совпадает со словами Ричарда Эбернети о его племяннице. Но я как-то не могу представить себе эту женщину в роли убийцы. Правда, она пойдет на все, чтобы выручить мужа…

— Я расскажу вам…

— Да, да, расскажите мне все. И, ради всего святого, сделайте это поскорее!

На этот раз Пуаро собрал всех в большой гостиной. Оглядев присутствующих, он начал слегка напыщенным тоном:

— Вот уже второй раз я объявляю о своем отъезде. Сегодня утром я назначил его на двенадцать часов дня. Сейчас я говорю, что уеду в девять тридцать вечера, иными словами, сразу после обеда. Я уезжаю, потому что мне больше нечего здесь делать.

— Это я мог бы сказать ему с самого начала, — проворчал Тимоти, явно желая, чтобы Пуаро его услышал. Но тот невозмутимо продолжал: