Сандроне Дациери - Убить Ангела

– А это откуда?

– Я принес. Садись, я за тобой поухаживаю. – Он вернулся с ароматной сковородой. – Паста с тунцом. Пришлось выковырять остатки из десятка жестянок, чтобы наскрести на две приличных порции. Боюсь, у кое-каких продуктов вышел срок годности, но я старался не присматриваться…

Разложив еду по тарелкам, Энрико сел напротив нее. В былые времена он часто устраивал ей такие импровизированные ужины. Коломба наколола на вилку микс макарон, фузилли и пенне, которые каким-то чудом оказались идеально проварены «на зубок».

– Пальчики оближешь, – сказала она раньше, чем почувствовала вкус, но не ошиблась. На деликатес из шикарного ресторана не потянет, но после двадцати четырех часов почти полного голодания вполне сойдет. Слюнные железы почти свело.

– Мне сказали, что это ты остановила парня, который собирался взорвать принадлежавшую еврею фирму, – сказал Энрико.

– Типа того.

– Сначала поезд, потом это… Не хочешь продать свои мемуары кинопродюсерам? – с улыбкой спросил он.

– Кому они интересны?

– Мне, например. – Он подлил ей еще вина.

– У меня уже и так голова кружится, – сказала она.

– Пусть кружится. Итак, ты довольна?

Коломба покачала головой:

– Какой антоним у слова «довольна»?

– Недовольна.

– Тоже не подходит. Я бы сказала, скорее, «вне себя от ярости», но уж точно не «недовольна».

Лицо Энрико вытянулось от удивления.

– Ты остановила двух террористов.

– Скоро их место займут другие. – Коломба отодвинула тарелку. – Извини, было очень вкусно, но я больше не могу.

– Выпей хотя бы еще вина. Нет лучше способа поднять настроение. – Он снова наполнил ее бокал.

– Хочешь меня напоить?

– Если выпивка тебя взбодрит, то конечно. – Энрико тоже отодвинул тарелку. – Я скучал по тебе, ищейка.

– Правда?

Он взял ее за руку:

– Правда. Ведь я здесь.

– Ты здесь. Но тебя не было рядом, когда я в тебе нуждалась.

– Я пытался тебя поддержать. Но… Хочешь знать правду? – Энрико посерьезнел. – Я не знал, как себя вести. Я был напуган не меньше тебя, но стыдился в этом признаться, ведь это ты чуть не погибла. Так что я сбежал, а когда понял, что натворил… Было уже поздно.

От вина щеки Коломбы приятно горели, а ладонь в руке Энрико стала обжигающе горячей. Сжав ее, он словно включил нить накала, восходящую по ее руке и спускающуюся к низу живота.

– Я тоже по тебе скучала, – не удержавшись, сказала она.

– Правда? – Энрико встал и скользнул к ней за спину.

– Правда.

Она подняла лицо, и Энрико поцеловал ее. Его руки легли ей на грудь, потом оказались у нее в штанах. Коломба изогнулась, и пальцы Энрико проникли к ней внутрь. Он развернул ее на стуле и, не переставая гладить ее тело, поднял на ноги. Она расстегнула молнию на его брюках.

Не отрываясь друг от друга, они проделали путь по коридору до спальни и торопливо сорвали с себя одежду.

– Я так давно тебя хочу, – выдохнул он, входя в нее медленными толчками. – Не знаю, как я мог так долго терпеть.

Коломба обвила ногами бедра Энрико, с голодом и злостью проталкивая его еще глубже, и крепко прижалась к нему. Наслаждение разливалось по телу, становилось все острее. Ей всегда требовалось время, чтобы достигнуть оргазма, и быстрые перепихоны не приносили ей удовольствия, но сейчас она знала, что долго не протянет. Ей нужно было кончить и хоть на миг потушить окружающий мир.

– Скажи еще раз, что скучал, – сказала она.

– Я скучал, – прошептал ей на ухо Энрико. – Я пытался тебя забыть, но это невозможно.

– А как же остальные женщины, с которыми ты был все это время? – выдохнула Коломба, ускоряя ритм.

– Не было никаких женщин. Ни одной. – Он снова впился ей в губы удушающим поцелуем. Его вкус смешивался во рту Коломбы с винным послевкусием.

«Вино».

Коломба похолодела. Холод шел от головы и гасил всякое желание. Она высвободилась из его объятий:

– Перестань.

Энрико продолжал входить в нее ускоряющимися толчками.

– Расслабься, – сказал он.

Коломба согнула ноги и ударила его коленями в грудь. Он отлетел на пол. Посмешище. Теперь он казался ей жалким посмешищем.

– С ума сошла? – спросил Энрико, с трудом поднимаясь на ноги. При падении он ушиб крестец. – Ты могла мне спину сломать.

– Какая жалость. – Она встала и накинула халат, который бросила в спальне еще два дня назад.

– Можно узнать, что я сделал не так?

– Вино.

– Вино?

– Ты так за меня волновался, что со всех ног бросился ко мне домой, да? – с сарказмом спросила Коломба. – Но не забыл заскочить в магазин и купить вина. Ты знал, чем все закончится. Ты даже хотел, чтобы все так закончилось.

– И что в этом плохого?

– Ты воспользовался мной, ублюдок.

– Ты сумасшедшая! – Энрико кипел от возмущения. – И после этого ты еще говоришь, что меня не было рядом! Ты сама меня оттолкнула. Своим поганым поведением!

– И оттолкну снова. На выход! – сказала она, выталкивая его в коридор.

Он прыгал на одной ноге, пытаясь влезть в брюки.

– Дай хоть одеться, твою мать!

– Оденешься на лестнице! Пошел, пошел. – Коломба выставила его на лестничную площадку и захлопнула дверь.

– Мобильник, – сказал он из-за двери.

– Что?

– Мобильник. Я оставил его на зарядке.

Коломба нашла телефон, открыла дверь, сунула его полураздетому Энрико и снова закрылась. Потом села в свое любимое кресло и расплакалась.

«И чего ты взбесилась? – подумала она. – Могла ведь хорошенько трахнуться и распрощаться».

Но такой уж у нее был характер – ей никогда не удавалось отключить мозги. Она всегда держалась с миром настороже, готовая отразить любую опасность. Ее слезы сменились истерическим хохотом. Наконец Коломба рухнула на кровать и провалилась в тревожный сон. В семь утра она снова открыла глаза: нос щекотал странный запах. На миг ей показалось, что она еще в поезде, а может, в парижском ресторане. В конце концов она поняла, что чувствует не запах гари или крови, а легкий, приятный аромат свежесваренного кофе.

Кофе и сигарет.

Коломба окончательно проснулась и, запахнув наброшенный на голое тело халат, выпрыгнула из постели. Шторы в гостиной были раздвинуты, жалюзи подняты, и весь дом заледенел от ветра, врывающегося в открытое окно. Входная дверь тоже была настежь распахнута, и лежавшие на тумбочке в прихожей квитанции сдуло на пол. Хотя уже рассвело, по всей квартире горел свет. На кухне над кастрюлей с каким-то смоляным варевом деловито суетился Данте. На нем был черный свитер с высоким воротом и того же цвета джинсы. Криперы он сменил на военные ботинки с заклепками, которые сочетались с такой же косухой, висящей на ручке холодильника.

– Чао, КоКа, – сказал он и добавил в бурду щепотку соли, после чего выключил огонь и развернулся к ней с кастрюлей в больной руке. Перчатка заменяла ему прихватку. Коломба заметила, что глаза у Данте красные, как после бессонной ночи. – У тебя дерьмовая кофеварка, я ее выбросил. И сварил кофе по-турецки, у которого, пожалуй, есть определенные достоинства. Разумеется, зерна я принес свои. Той заплесневелой пылью, что ты хранишь в кладовке, можно разве что мышей травить.