Клер Макинтош - Я отпускаю тебя

Дома ты ходила по гостиной, трогая и рассматривая вещи. Мне это было неприятно, и я побыстрее приготовил кофе. Совершенно бесполезный ритуал – пить никому из нас не хотелось, хотя ты сказала, что хочешь кофе. Я поставил чашки на стеклянный столик, и ты присела на диван, боком ко мне. Я заправил тебе волосы за уши, задержав ладони у твоих щек, прежде чем подался вперед и поцеловал тебя. Ты немедленно ответила, твой язык проник ко мне в рот, а руки гладили спину и плечи. Я медленно наклонился вперед, не отрываясь от твоих губ, так что ты оказалась подо мной. Приятно было быть с кем-то таким страстным, таким готовым. Мэри отличалась редкостной холодностью – временами казалось, будто она вообще отсутствует: тело выполняло необходимые движения, но мысли витали где-то далеко.

Я повел рукой от колена вверх, ощутив мягкую, гладкую плоть бедра, но ты сразу оторвалась от моих губ и заерзала на диване, отстраняясь.

– Не так резво, – велела ты, однако твоя улыбка свидетельствовала – ты это не всерьез.

– Не могу, – сказал я. – Ты так красива, что я не в силах устоять.

Ты порозовела. Я оперся на локоть, другой рукой забросил подол юбки тебе на живот и медленно запустил палец под эластик твоих трусиков.

– Я не…

– Тс-с-с, – сказал я, целуя тебя. – Не испорти момент. Ты удивительно красивое создание, Дженнифер. Ты так меня возбуждаешь…

Ты ответила на поцелуй и перестала притворяться. Ты хотела меня не меньше, чем я тебя.

Поезд от Бристоля до Суонси идет почти два часа, и хотя мне безумно хочется вновь увидеть море, я радуюсь одиночеству и времени подумать. В изоляторе я совсем не спала – обуреваемая мыслями, ждала наступления утра. Я боялась, что если закрою глаза, кошмары начнутся снова, поэтому сидела на тонком пластиковом матрасе и слушала крики и стук в коридоре. Утром надзирательница предложила мне принять душ, указав на отгороженную бетонную нишу в углу женского крыла. Плитка была мокрой, из стока торчал клок волос, как притаившийся паук. Я отказалась, и в результате затхлый запах камеры впитался в одежду и волосы.

Меня допросили снова – молодая констебль и инспектор постарше. Они бились со мной, но я не позволила вытянуть из себя новые подробности.

«Я его убила, – повторяла я. – Разве этого недостаточно?»

Наконец они сдались и отвели меня на металлическую скамью в приемной изолятора, а сами начали шептаться с сержантом.

«Мы вас отпускаем до суда», – сказал инспектор Стивенс, и я непонимающе уставилась на него. Я не ожидала, что меня отпустят, и мне стало стыдно от облегчения, которое я испытала, узнав, что мне даровано еще несколько недель свободы.

Две женщины, ехавшие на соседних местах, сходят в Кардиффе, охваченные волнением от предстоящего шопинга и едва не забыв пальто. Они оставляют сегодняшнюю «Бристоль пост»; я дотягиваюсь и беру газету, не зная, хочу читать или нет.

Вот оно, на первой полосе: «Водитель, сбивший ребенка, арестован».

С участившимся дыханием я пробегаю статью и с облегчением выдыхаю, удостоверившись, что фамилии они не указали.

«Женщина тридцати с лишним лет арестована в связи с гибелью пятилетнего Джейкоба Джордана, сбитого машиной в ноябре 2012 года в Фишпондсе. Арестованная отпущена до суда и должна явиться в центральное управление бристольской полиции в следующем месяце».

Я представляю эту газету во всех домах Бристоля: люди качают головами и теснее прижимают к себе своих детей. Я перечитываю заметку – нет ли каких-то намеков на то, где я живу, и складываю газету так, чтобы статья оказалась внутри.

В Суонси на автовокзале я заталкиваю газету в урну под пустые банки колы и обертки от фастфуда. Газета запачкала мне руки; я пытаюсь оттереть краску, но пальцы все равно в серых пятнах.

Автобус до Пенфача опаздывает, и когда я наконец добираюсь до деревни, уже темнеет. Магазин при почте еще работает, и я решаю купить продуктов. Оба прилавка обслуживает Нэрис Мэддок, которой после школы помогает шестнадцатилетняя дочь: нельзя же купить конверты за прилавком продуктового магазина или банку тунца и пакет яблок у почтовой стойки, поэтому обычно приходится ждать, когда Нэрис закроет кассу и доковыляет с одного конца зала в другой. Сегодня за продуктовым прилавком стоит ее дочь. Я набираю яиц, молока, фруктов, пакет собачьего корма и выкладываю покупки на прилавок, улыбнувшись девушке, всегда державшейся дружелюбно. Та отрывается от своего журнала, оглядывает меня с головы до ног, ничего не говоря, и снова опускает голову.

– Здравствуйте? – говорю я. От неловкости приветствие звучит вопросом.

Над дверью звякает колокольчик – пожилая женщина, которую я видела в деревне, входит в магазин. Девушка поднимается и что-то громко произносит по-валлийски в соседнее помещение. Через несколько секунд за вторую кассу встает Нэрис.

– Нэрис, здравствуйте, я возьму вот это, – начинаю я.

Лицо Нэрис остается таким же каменным, как у ее дочери. Я даже думаю – уж не поссорились ли они. Хозяйка подчеркнуто глядит мимо меня, обращаясь к вошедшей старухе:

– Alla I eich helpu chi?

Они начинают беседу. Валлийский кажется мне прежней тарабарщиной, но неприязненные взгляды в мою сторону и отвращение на лице Нэрис говорят сами за себя. Речь идет обо мне.

Старуха обходит меня и протягивает мелочь за газету, а Нэрис пробивает ее покупки. Взяв мою корзину с продуктами, она опускает ее за прилавок, к своим ногам, после чего отворачивается.

С нестерпимо пылающими щеками я кладу кошелек обратно в сумку и так быстро направляюсь к выходу, что задеваю стойку. Пакетики с соусом летят на пол, и за спиной раздается неодобрительное цоканье, пока я судорожно дергаю ручку двери. Быстрым шагом я иду по деревне, не глядя по сторонам из страха нарваться на новый конфликт. Проходя мимо трейлерного парка, я уже плачу навзрыд. Жалюзи на окне подняты, то есть Бетан еще в магазине, но я не могу заставить себя зайти. Я дохожу до коттеджа и только тут спохватываюсь, что не видела машины Патрика на парковке у магазина. Не знаю, с какой стати ей там быть – я не позвонила ему из Бристоля, он не знает, что я приехала, – но отсутствие Патрика пробуждает во мне дурные предчувствия. Интересно, он остался или же уехал, как только меня забрали полицейские? Может, он не хочет больше меня знать? Я утешаю себя, что если даже Патрик меня бросил, Бо он не оставит.

Я подношу ключ к замку и только тут понимаю, что красное на двери – не оптическая иллюзия от заходящего солнца, а мазки краски, нанесенной пучком травы, брошенным здесь же, у моих ног. Слова написаны в спешке – красные брызги покрывают каменный порог.

«Убирайся вон!»

Я невольно оглядываюсь, ожидая поймать чей-то взгляд, однако сумерки сгустились – ничего не разглядеть в нескольких футах. Задрожав, я начинаю поворачивать ключ, теряя терпение из-за неподатливого замка. От отчаяния я с силой пинаю дверь. Кусок засохшей краски отлетает, и я бью дверь снова – переполняющие меня эмоции вдруг изливаются неожиданной иррациональной яростью. Замок открыть это, конечно, не помогает… В конце концов я замираю, прижавшись лбом к деревянной двери, пока не успокаиваюсь настолько, чтобы с новой попытки совладать с ключом.