Клер Макинтош - Я отпускаю тебя

Ты поцеловала меня, пощекотав языком, затем отодвинулась и взяла за руку.

– Еще и десяти часов нет! Пойдем, обойдем квартал и где-нибудь выпьем, а затем, обещаю, пойдем спать!

Клерк за стойкой администратора улыбнулся, не пытаясь скрыть своего любопытства в ожидании дармового представления.

– Любящие ссорятся? – Он засмеялся, несмотря на взгляд, который я на него бросил, и я ужаснулся, увидев, что ты смеешься вместе с ним.

– Я пытаюсь убедить моего мужа, – с ударением произнесла ты и подмигнула мне, словно это что-то меняло, – прогуляться по Венеции, прежде чем мы поднимемся в номер. Это такой потрясающий город!

Ты на секунду закрыла глаза – чуть дольше, чем надо, чтобы моргнуть, и я понял, что ты немного пьяна.

– Город очень красивый, синьора, но не такой красивый, как вы. – Клерк отвесил нелепый поклон.

Я глядел на тебя, ожидая твоего возмущения, но ты порозовела, и я увидел, что ты польщена. Польщена словами этого жиголо, этого елейного типа с маникюром и цветком в петлице!

– Наш ключ, пожалуйста. – Я шагнул вперед, заслоняя тебя, и навалился на стойку. После секундной паузы клерк подал мне картонный бумажник, в котором лежали две карты-ключа размером с кредитку.

– Бона сера , синьор.

Он уже не улыбался.

Я отказался нести наши чемоданы, предоставив тебе самой тащить твой к лифту, и нажал кнопку третьего этажа. Я наблюдал за тобой в зеркало.

– Какой он любезный, правда? – спросила ты, и во рту у меня стало горько от желчи. В аэропорту все было так хорошо, в самолете так весело, и вот теперь ты все испортила. Ты говорила, но я уже не слушал. Я думал о том, как ты манерничала, как залилась краской и позволила ему флиртовать с тобой. Тебе это нравилось.

Наш номер находился в конце застеленного ковром коридора. Я сунул карту-ключ в считыватель и рывком провел, нетерпеливо ожидая щелчка, означающего, что замок открыт. Пихнув дверь, я вкатил свой чемодан, не заботясь, что створка закроется прямо тебе в лицо. В номере было жарко, но окна не открывались; я оттянул ворот душившей меня рубашки. Кровь пульсировала в ушах, а ты все говорила. Трещала, как ни в чем не бывало, будто ты только что не унизила меня.

Кулак сжался сам собой, кожа натянулась на выступивших костяшках. Давящий пузырь рос в груди, заполняя собой все свободное место, сдвинув легкие в сторону. Я поглядел на тебя, все еще смеющуюся, все еще тараторящую, поднял кулак и врезал тебе прямо в лицо.

Почти сразу пузырь в груди лопнул, и меня окатило спокойствием: так адреналин выделяется после секса или тренировки в спортзале. Голова почти сразу прошла, уголок глаза перестал дергаться. Ты издала странный захлебывающийся звук, но я не взглянул на тебя. Я вышел из номера и спустился на лифте в холл, а оттуда на улицу, не глядя на приемную стойку. По дороге мне попался бар, и я выпил две кружки пива, не обращая внимания на попытки бармена завязать разговор.

Час спустя я вернулся в отель.

– Можно мне льда, пожалуйста?

– Си, синьор. – Клерк скрылся и вернулся с ведерком льда. – Бокалы, синьор?

– Нет, спасибо.

Я уже был спокоен и дышал размеренно и ровно. Я пошел по лестнице, чтобы оттянуть возвращение.

Когда я открыл дверь, ты лежала, свернувшись, на кровати, но тут же села и попятилась, наткнувшись на изголовье. На тумбочке валялся комок окровавленных салфеток, но несмотря на твои попытки вытереться, на верхней губе у тебя засохла кровь. Синяк уже наливался на переносице и под глазом. При виде меня ты заплакала, и слезы окрашивались кровью, пока добегали до подбородка. Капая на твою блузку, они оставляли маленькие розовые следы.

Я поставил на стол запотевшее ведерко, расстелил салфетку и начал накладывать в нее лед. Свернув салфетку, я присел рядом с тобой. Ты задрожала, но я мягко приложил сверток со льдом к твоему лицу.

– Я нашел отличный бар, – приговаривал я. – Тебе понравится. Я погулял по кварталу и приметил пару мест, куда мы завтра сходим пообедать, если тебе захочется.

Я опустил руку, державшую лед. Ты уставилась на меня расширенными, настороженными глазами. Тебя по-прежнему трясло.

– Ты замерзла? Вот, закутайся. – Я стянул одеяло с кровати и накрыл твои плечи. – Ты устала, сегодня был длинный день… – Я поцеловал тебя в лоб, но ты все равно плакала, и я очень сожалел, что ты испортила нашу первую ночь. Я-то думал, ты другая и мне не понадобится снова такая разрядка и это блаженное ощущение покоя, которое наступает после взбучки. Я с горечью убедился, что на поверку ты оказалась не лучше прочих.

Силясь вздохнуть, я слышу, как скулит Бо, вылизывая мое лицо и тычась в меня носом. Я пытаюсь собраться с мыслями, как-то двигаться, но от сильного удара перехватило дыхание, и я не могу подняться. Даже если бы тело подчинялось, внутри меня что-то происходит, стремительно сжимая и сокращая мой мир. Я вдруг снова оказываюсь в Бристоле, не зная, в каком настроении Йен вернется домой. Я стряпаю ему ужин, внутренне готовясь к тому, что все это может полететь мне в лицо. Скрючившись на полу своей мастерской, я тщетно стараюсь прикрыть голову от ударов, градом сыплющихся на меня.

Йен осторожно сходит по ступеням, качая головой, будто журя строптивого ребенка. Я вечно разочаровывала его, никогда не знала, что полагалось сказать или сделать, как бы ни старалась угадать. Он говорит негромко, и если не вслушиваться, можно решить, что это некие заботливые речи, но от самого звука его голоса меня начинает трясти, будто я лежу на льду.

Йен останавливается надо мной – буквально, широко расставив ноги – и медленно оглядывает мое тело. Стрелки на его брюках выглажены до бритвенной остроты, пряжка ремня отполирована так, что я вижу в ней отражение своего перепуганного лица. Заметив пушинку на своем пиджаке, он снимает ее и отпускает, предоставив ей медленно падать на пол. Бо скулит, и Йен пинает его в голову так, что пес отлетает фута на три в сторону.

– Пожалуйста, не бей его!

Бо визжит, но поднимается и ковыляет в кухню, где я его не вижу.

– Ты была в полиции, Дженнифер, – утвердительно говорит Йен.

– Прости, пожалуйста. – Это вышло шепотом, и я не уверена, расслышал ли он, но если повторить и Йен почувствует, что я вымаливаю прощение, это приведет его в ярость. Странно, как быстро все вернулось: необходимость балансировать, будто на проволоке, делая то, что велено, и при этом не напуская на себя жалкий вид, который его бесит. За годы брака мне редко удавался этот трюк.

Я сглатываю:

– Я… я сожалею.

Йен держит руки в карманах с самым спокойным, даже безмятежным видом, но я хорошо его знаю. Я знаю, как быстро он переходит от…

– Ты, блин, сожалеешь?!

Он мгновенно приседает, придавив коленями мои руки к полу.