Клер Макинтош - Я отпускаю тебя

Свободной рукой он хватает меня за челюсть, проводит указательным пальцем по губам и просовывает палец в мой рот. Я едва сдерживаю рвотный позыв, когда он нажимает мне на язык.

– Ты лживая сука, – говорит он так спокойно, будто делает комплимент. – Ты дала обещание, Дженнифер. Ты обещала, что не пойдешь в полицию, и что же я вижу? Я вижу, что ты купила себе свободу, забрав мою. Я вижу мое имя – мое имя, черт возьми! – на первой полосе «Бристоль пост»!

– Я им скажу, – невнятно говорю я (палец Йена по-прежнему у меня во рту), – я им скажу, что это неправда. Я скажу, что я солгала.

Слюна из моего рта заливает руку Йена, и он смотрит на это с отвращением.

– Нет, – возражает он, – ты никому ничего не скажешь.

Левой рукой удерживая меня за волосы, он отпускает мой подбородок и с силой дает пощечину:

– Иди наверх.

Я сжимаю кулаки опущенных рук, зная, что не нужно трогать лицо, которое пульсирует болью в такт биению сердца. Я ощущаю вкус крови и тихо глотаю.

– Пожалуйста, – говорю я. Мой голос звучит тонко и неестественно. – Пожалуйста, не надо…

Я пытаюсь подобрать слова, которые его не спровоцируют. Не насилуй меня, хочу я сказать. Казалось бы, это не в первый раз и даже не в сотый, но я не могу вынести мысль, что тело Йена снова будет прижиматься к моему, что он будет внутри меня, исторгая из меня звуки, которые скроют, как я его ненавижу.

– Я не хочу заниматься сексом, – говорю я, проклиная свой севший голос, который выдает Йену, как много это для меня значит.

– Заниматься сексом с тобой? – шипит он, и брызги слюны попадают на мое лицо. – Не льсти себе, Дженнифер. – Он опускает руку и меряет меня взглядом: – Иди наверх.

На подкашивающихся ногах я иду к лестнице и до самого верха цепляюсь за перила, чувствуя сзади присутствие Йена. Я прикидываю, когда вернется Патрик, но от сна я потеряла чувство времени.

Йен толкает меня в ванную:

– Раздевайся.

Мне стыдно от своей покорности.

Йен, сложив руки на груди, смотрит, как я сражаюсь со своей одеждой. Я уже плачу, не сдерживаясь, хотя и знаю, как это его злит. Я не могу перестать.

Йен вставляет в ванну затычку и открывает холодный кран, не прикасаясь к горячему. Я, обнаженная и дрожащая, стою перед ним, и он смотрит на мое тело с отвращением. Я помню, как он целовал мои ключицы, а потом мягко и почти благоговейно покрывал поцелуями невидимую линию между грудями и вдоль живота.

– Ты можешь винить только себя, – говорит он со вздохом. – Я мог вернуть тебя в любой момент, но я тебя отпустил. Ты мне не нужна. Все, что от тебя требовалось, – держать рот на замке, и ты могла бы потихоньку доживать здесь свой век. – Он покачал головой. – Но ты поступила иначе – пошла в полицию и все выболтала, да? – Йен закрыл кран: – Лезь сюда.

Я не сопротивляюсь – теперь это уже бесполезно. Я ступаю в ванную и сажусь. От ледяной воды перехватывает дыхание, и все внутри сводит болью. Я пытаюсь обмануть себя, что вода очень горячая.

– А теперь мойся дочиста.

Он берет с пола бутылку отбеливателя, стоящую возле унитаза, и отвинчивает крышку. Я закусываю губу. Однажды Йен заставил меня пить отбеливатель – я в тот раз поздно вернулась с ужина с подругами из колледжа. Я объясняла, что не уследила за временем, но он налил густую жидкость в винный бокал и смотрел, как я подношу его к губам. Он остановил меня после первого глотка, рассмеявшись и сообщив, что только дура может это пить. Меня рвало всю ночь, а химический привкус ощущался во рту несколько дней.

Йен льет отбеливатель на мою фланелевую мочалку. Жидкость промачивает ее и капает в ванну – голубые капли расходятся по поверхности воды, как чернила на промокательной бумаге. Йен протягивает мне фланель:

– Оттирайся.

Я начинаю тереть фланелью руки, стараясь обливать себя при этом водой в попытке разбавить отбеливатель.

– А теперь остальное, – командует он. – И не забудь лицо. Мойся начисто, Дженнифер, или я сам за тебя возьмусь. Может, это хоть отчасти отмоет твою испорченность.

Он указывает, пока я не прохожусь мочалкой с отбеливателем по каждой части своего тела. Кожу щиплет, и я опускаюсь глубже в ледяную воду, чтобы не так горело, не в силах сдержать дрожь, от которой стучат зубы. Эта боль и унижение хуже смерти. Поскорей бы конец.

Я больше не чувствую ног, дотягиваюсь и начинаю растирать стопы, но под моими непослушными пальцами они будто чужие. Теперь я уже не ощущаю холода. Я пытаюсь сесть, чтобы хоть полтела оставалось над водой, но Йен заставляет меня снова лечь. Мои ноги неловко согнуты и отведены в сторону – иначе бы не уместились в маленькой ванне. Он снова пускает холодную воду, пока ванна не наливается до краев. Сердце уже не колотится, отдаваясь в ушах, а еле трепещет в груди. Я становлюсь заторможенной и вялой, слыша голос Йена будто издалека. Зубы стучат, я прикусываю язык, но почти не замечаю боли.

Йен стоял надо мной, пока я мылась, но сейчас он присел на опущенное сиденье унитаза и бесстрастно смотрит на меня. Я думаю, он решил меня утопить. Это не займет много времени – я уже полумертвая.

– Знаешь, тебя легко было найти, – непринужденно сообщает он, будто мы сидим в пабе и болтаем, как старые друзья. – Можно создать сайт, не оставив бумажного следа, но ты слишком глупа и не подумала про электронный адрес.

Я ничего не отвечаю, но Йен, кажется, и не ждет ответа.

– Вы, женщины, думаете, что можете справиться сами, – продолжает он. – Вам кажется, вы запросто обойдетесь без мужчин, но когда мы предоставляем вам такую возможность, вы оказываетесь у разбитого корыта. Ты не лучше других. А ложь! Сколько же вы, женщины, лжете! Мелете, мелете своими раздвоенными змеиными языками…

Я так устала, так смертельно устала… Я соскальзываю под воду и резко просыпаюсь. Впиваюсь ногтями в бедро, но почти ничего не чувствую.

– Вы думаете, вас не разоблачат, но правда всегда выходит наружу. Ложь, измены, наглое предательство…

Его слова наплывают на меня, как волны.

– С самого начала я высказался предельно ясно – я не хочу детей!

Я закрываю глаза.

– Но у нас же нет выбора! Это женщина решает, оставлять ребенка или нет, проклятье! А мое мнение кто-нибудь спросил?

Я думаю о Бене. Он почти дожил до рождения. Если бы я только смогла уберечь его еще несколько недель…

– И вдруг мне преподносят сына, – продолжает Йен, – и я должен скакать от радости! Радоваться ребенку, о котором я вообще не просил? Ребенку, которого бы не было, если бы меня обманом не втянули во все это?

Я открываю глаза. Белая плитка над кранами покрыта сетью трещин. Я смотрю на них, пока мои глаза не заполняются водой, и тогда кафель снова кажется белым. Йен несет какой-то бред – или же я не улавливаю смысла в его словах. Я хочу возразить, но язык стал слишком большим и неповоротливым. Я не беременела от Йена обманом, это произошло случайно, и он действительно обрадовался! Он говорил, что это все изменит!