Генрих Эрлих - Древо жизни

В эти полчаса она, вспомнив об обязанностях хозяйки дома, занимала меня рассказом о каком-то лисьем салопе, насыщенном несусветными подробностями: сколько лет она мечтала о новом салопе, да что она носила раньше, да как они с мужем выбирали мех, да какой был фасон. Я уже начал клевать носом, когда она добралась до сути: салоп украли. Я немного встрепенулся. Далее Достоевская пересказала мне разговор в сыскной части, который дословно сохранился в моей памяти.

«Часто ли отыскиваются украденные вещи? — якобы спросила она у агента. — Это, сударыня, зависит, главным образом, от того, желает ли потерпевший получить обратно свою вещь или нет? — Я полагаю, что каждый желает. — Положим, что каждый, но один более заботится, другой — менее. Например, была произведена кража у князя Г. на пять тысяч рублей драгоценных вещей. Он прямо мне сказал: отыщите — десять процентов ваши. Ну, вещи и отыскались. Всякому агенту лестно знать, что его усиленные труды будут вознаграждены».

— Я ему еще дала пять рублей задатку за труды, потом еще пять, да семь за извозчика, но салоп так и не нашли, — закончила Достоевская свой рассказ.

— Гнусная клевета! — не сдержался я.

Я прекрасно помнил это дело, похищенные вещи князя Г. мы нашли все, за исключением какой-то табакерки, нашли по долгу службы-с, без всяких авансов. И какие десять процентов агенту?! Отличился тогда Алексеев, он и получил — от меня получил! — двадцать рублей наградных.

— Да как же клевета? — с изумлением и обидой сказала Достоевская. — Ведь это со мной случилось, я же не с чужих слов говорю.

Ну что ты с ней поделаешь! И вот из таких источников черпают литераторы сведения для своих «реалистических» романов!

После такой светской беседы появление самого господина литератора я встретил почти что с облегчением. Но он сам испортил впечатление, окинув меня исподлобья каким-то недобрым взглядом и ни к селу ни к городу пробормотав: «Не люблю полицию, ох, не люблю!» — он прошествовал к письменному столу, сел на стул и, придвинув к себе донельзя исписанный лист, стал что-то медленно писать. Я невольно подошел ближе и заглянул ему через плечо. Между неразборчивых строчек выделялись слова, написанные каллиграфическим почерком искусного министерского писца: слуга Григорий — Григорий Васильевич Кутузов.

— У меня в моем последнем романе есть слуга Григорий, — сказал вдруг Достоевский, не поднимая головы, — человек недалекий, но преданный, вот и пусть теперь будет не просто Григорием, а Григорием Васильевичем Кутузовым. И он получит такой же удар по голове, как я сегодня получил, и так же падет на землю с разбитым в кровь лицом. Нет! — воскликнул он вдруг, распаляясь, — я его так ударю, что вовсе пробью его глупую голову, пусть знает! Я велю подать чаю, — без всякого перехода сказал он, как-то враз успокоившись, и, выйдя из кабинета, вскоре вернулся с двумя стаканами крепкого, чуть мутноватого чая. — Рекомендую, острожный, вы такого, наверно, не пивали, — сказал он, ставя стакан передо мной, — очень мозги прочищает. Курите? Попробуйте моих, — он вынул из картонной коробки очень толстую гильзу и стал ее набивать при помощи лежавшей на столе вставочки, — я не люблю готовых, да так и вдвое дешевле.

Замечу, что во все время нашего разговора Достоевский беспрестанно курил, складывая выкуренные папиросы уже знакомым мне рядком. Табак был, как видно, из самых дешевых, у меня потом до вечера болела голова. Хотя, возможно, разболелась она от разговора, который вышел длинный и бестолковый. Достоевский на мои вопросы отвечал то угрюмо и односложно, то вдруг воодушевлялся и надолго уносился мыслью куда-то далеко в сторону. Прервать его не было никакой возможности. А интересовало меня всего два вопроса. Первый: как и почему Достоевский оказался тем вечером в доме князя Ш.? Второй: кто открыл окно?

Выяснилось, что Достоевский познакомился с князем прошлым летом, когда по пути в Оптину Пустынь проезжал мимо находившегося поблизости имения князя. Князь сам пригласил его и имел с ним долгую беседу, а две недели назад они встретились случайно уже здесь, в Петербурге.

— Где встретились? — спросил я.

— Во дворце.

Своим коротким ответом он потряс меня до глубины души.

— Вы бываете во дворце?! — воскликнул я.

— Его величество государь император изволил выразить пожелание, чтобы вы познакомились с их высочествами, — каким-то надутым голосом проговорил Достоевский, — это Арсеньев так говорил, воспитатель великих князей Сергея и Павла, он ко мне заезжал, — пояснил он и тут же вновь надулся, — его величество изволит высоко вас почитать и соизволил сказать, что вы могли бы оказать на них благотворнейшее влияние, — тут в глазах его загорелся недобрый огонек, — четыре года просидел на каторге, едва вернулся живым, а теперь оказывай благотворнейшее влияние! Что ж, поехал во дворец знакомиться с великими князьями, обедал с ними, ничего, приятные юноши, но обыкновенные. Нет, это в прошлом годе было, — пробормотал он, потирая лоб рукой, — со мной это случается, путаю, забываю («Удивительная забывчивость!» — подумал я). Да! В этот раз я встретился с князем Ш. в покоях княжны Долгорукой.

— Екатерины Михайловны? — осторожно уточнил я.

— Да, конечно, она же занимает сейчас апартаменты в бывшем кабинете императора Николая Павловича (тут последовало долгое описание впечатления, которое произвел на него вид кабинета его судьи, равно как и разные мысли бывшего каторжника о почившем императоре, которые я предпочту не приводить). Это всем известно, кроме разве что государыни императрицы. Князь Ш. находился там же, он давал урок старшему сыну государя, Георгию, он очень любил детей, как и я.

Я поспешил оставить скользкую тему и перевел разговор на личность самого князя. Не знаю, как удается господину Достоевскому описывать героев своих романов, я лично из его объяснений ничего не вынес. То князь Ш. выходил эдаким блаженным, обретающимся большую часть времени по монастырям, то вдруг деятелем, единственным, кто мог указать правильный путь России, то просветителем народа и покровителем наук, то глубоко верующим человеком, то великим человеколюбцем, то ярым сторонником военного объединения славянских земель под скипетром российского императора. Вещи несовместимые и для одного человека избыточные!

— Кто открыл окно? — нашел я, наконец, паузу для интересующего меня вопроса.

— Какое окно? — ошалело глядя на меня, переспросил Достоевский.

— В кабинете князя!

— А там было окно? Да, наверно, было, как же совсем без окон, — пробормотал Достоевский, что-то мучительно вспоминая, — нет, не помню. Я ничего не открывал.

Возможно, рассказу о встрече с литератором Достоевским я отвел излишне много места, несообразно весомости полученных от него сведений. Тогда я, конечно, кипел от раздражения — столько времени попусту потерял! Кто же мог подумать, что уже через год он приобретет какую-то невиданную славу, а еще через год на его похороны соберется не меньше народу, чем на последовавшие через месяц похороны злодейски убитого государя императора. Вот я и подумал, что мой рассказ может быть кому-нибудь интересен.