Стефан Анхем - Жертва без лица. Девятая могила

Он нашел именно то, что надеялся найти.

Дуня огляделась, чтобы убедиться, что никто из коллег не видит ее, открыла дверь и прошмыгнула в комнату отдыха, которую им обустроили два года назад и которой никто и никогда не решался пользоваться. Она легла на койку и закрыла глаза. Когда они прощались, Риск, похоже, был более чем доволен, хотя и не нашел ничего интересного. Так, по крайней мере, он утверждал. Но, разумеется, он что-то нашел.

Ей удалось только выжать из него, что он поедет обратно в Швецию и проверит одну вещь, и если она окажется интересной, он обещал с ней связаться.

Она задумалась над тем, есть ли у нее причины для раздражения, и пришла к выводу, что, вероятно, поступила бы точно так же. Она тоже предпочитает ничего не говорить на слишком ранней стадии – до тех пор, пока нет полной уверенности, – прекрасно осознавая, что многих ее коллег это раздражает, поскольку они считают, что каждую мысль и предположение надо обсуждать с остальными и перекручивать до неузнаваемости. Для нее это просто пустая болтовня, которая не дает ей сосредоточиться.

Завибрировал мобильный, и на дисплее появилась надпись «Слизняк».

– Дуня Хоугор слушает.

– Не надо делать вид, будто ты не знаешь, кто звонит.

– Привет, Ким. Всегда приятно слышать твой голос. Чем могу быть полезна?

– Зайди ко мне. Мне надо с тобой поговорить.

– Я занята…

– Сейчас же.

Дуня закрыла за собой дверь и села на стул для посетителей перед начисто убранным письменным столом Кима Слейзнера. Его улыбка не предвещала ничего хорошего. Ей всегда было спокойнее, если он злился или дулся. С этим она умела справляться. Другое дело, когда он вот так самодовольно улыбался. Чаще всего это означало, что ему пришла в голову идея, которую он сам считал гениальной и которую должны претворить в жизнь его маленькие вассалы. Это могло быть всем, чем угодно: от мертворожденного плана, которому надо неукоснительно следовать, до нового правила перерыва на кофе, когда каждый сотрудник в определенный день должен принести какое-нибудь угощение. Конечно, кроме самого Слизняка.

– У тебя усталый вид. Ты вчера поздно вернулась домой?

– Не так поздно, как надеялась. Как ты знаешь, на нас повесили новое убийство. – Она постаралась придать себе как можно более безразличный вид.

– Ну и как? Есть успехи?

– Пока нет. Рихтер проверяет потолок. Многое указывает на то, что преступник проник таким путем.

– Другими словами, на данный момент у вас ничего нет?

– Правильно понято.

– Что еще ты хочешь мне поведать?

Дуня не понимала, куда он на самом деле клонит. Мог ли он как-то узнать о ее встрече с Риском? Она решилась и покачала головой.

– По-твоему, тот факт, что ты полдня провела с шведским полицейским и позволила ему осмотреть изъятый «Пежо», означает, что тебе нечего сказать?

Как, черт возьми, он мог это выяснить?

– А тебе самой это не кажется примечательным? – Он замолчал в ожидании ее реакции, которой не последовало. – Или скажем по-другому, – продолжал он. – Что именно ты не понимаешь в моей директиве не разглашать какие-либо сведения посторонним, особенно шведам, если на то нет согласия с моей стороны? Где ты потеряла нить?

Должно быть, это проклятый старик. Это он позвонил и наябедничал. Дуня представила себе, как она вырывает катетер и запихивает его старику в рот.

– Ким, я нормально поняла твою директиву. Но поимку преступника я считаю самым важным делом, независимо от…

– Сейчас никто не спрашивает твоего мнения. У меня также нет оснований трубить о твоем мелком злоупотреблении больше, чем нужно.

– Я не считаю это злоупотреблением. Наоборот, я полагаю, что…

– Заткнись! Считай, что хочешь, но ты нарушила пункт договора о неразглашении!

Дуня не могла взять в толк, о каком договоре говорит Слейзнер, пока он не положил перед ней на стол ее старый контракт о найме, указав желтым от никотина пальцем на тот самый пункт и зачитав вслух:

– «Запрет раскрывать, сообщать или использовать секретные сведения действует для наемного работника в той же степени, что и для ведомства, нанявшего данного работника». – Он поднял глаза и встретился с ней взглядом. – Надеюсь, ты осознаешь, что этого вполне достаточно, чтобы тебя уволить.

Наверное, он шутит, подумала Дуня, хотя в глубине души знала, что это неправда.

– Ты не можешь так поступить, – произнесла она, проклиная себя за свой жалобный голосок. И это она, решившая действовать по принципу «око за око». А теперь она сидит, как жалкая рохля, и хочет только одного: чтобы все закончилось хорошо. – Ты не можешь просто…

– Я, черт возьми, поступлю с тобой, как захочу. Если закончится туалетная бумага, я с полным правом использую тебя. Ты ведь сама хорошо понимаешь: я не могу допустить утечек в своей команде.

– Я только и сделала, что позволила одному из наших шведских коллег, который работает с тем же делом…

– Мне точно известно, что ты сделала! Ты впустила постороннего и позволила ему ознакомиться с частью наших технических доказательств, не имея ни малейшего понятия о его подлинных мотивах.

– Он, черт возьми, хочет раскрыть дело точно так же, как и мы! Или, во всяком случае, я!

– Что касается самого дела, то этот Фабиан Риск вполне может быть преступником, как и любой другой. Они ведь, насколько я понял, учились в одном классе.

– Ты что, хочешь на полном серьезе сказать…

– Наверняка мы знаем только одно: Мортен Стенструп не узнал мужчину на фото из объявления о розыске, которое, насколько я понял, Риск сам составил и распространил. Вскоре после этого Мортена убивают, и именно Риск «случайно» оказывается в городе. Мы также знаем, что он был и, может быть, до сих пор остается влюблен в жену первой жертвы. Может быть, это просто совпадение? Или как? Ты на все это плюешь, расстилаешь перед ним красную ковровую дорожку и предоставляешь ему свободный доступ к машине, прежде чем мы сами успеваем ее осмотреть. Кстати, а ты хоть представляешь себе, что он там делал? Где гарантия, что он не уничтожил какие-нибудь доказательства?

Дуня поняла, что нет никакого смысла возражать. Она достаточно глубоко увязла в зыбучих песках, и чем больше барахталась, тем глубже опускалась вниз. Она посмотрела ему в глаза и задержала взгляд. Они оба прекрасно осознавали, что Слейзнер несет чушь. Но он лучше всех умел превратить любую чушь в нечто совершенно логичное и осмысленное. Может, поэтому он пошел так далеко? Ведь он никогда не был хорошим полицейским.

Слейзнер убрал контракт о найме и выдавил из себя улыбку.

– К счастью, я не из таких. Пусть это маленькое дельце пока полежит, а мы посмотрим, чем оно обернется. Может, ты мне за это окажешь одну небольшую услугу?